За державу обидно

— Товарищи солдаты, — говорил я, — у кого на автомате тугой переводчик огня, установить его в положение автоматический, патрон в патронник не досылать, затворную раму всегда успеете передернуть, у кого переводчик нормальный, патрон дослать в патронник, поставить автомат на предохранитель. Одно легкое движение руки и огонь! Поняли?

— Так точно.

Ровно через день лейтенант по фамилии Шумков, лезет через какой-то там дувал, автомат за спиной, стволом вниз, патрон в патроннике, предохранитель снят. Какой-то сучок — очередь, одна из пуль попадает в ногу — лейтенант два месяца гниет в госпитале. Пулеметчик при развертывании спешивается через правый люк боевой машины, забыв отсоединить шлемофон. Сноровисто выбрался из люка, выкинув ноги, прыгнул в сторону. Разъем заело, за голову его дернуло назад, инстинктивно оступился, сунул ногу в гусеницу двигающейся со скоростью 5–7 километров в час боевой машины. Машина проходит еще два метра, но этого достаточно, чтобы нога ниже колена превратилась в веник. Калека.

В третьей роте были два друга — водой не разольешь: азербайджанец Набиев и кабардинец Ахмедов. Ахмедов — снайпер, Набиев — пулеметчик. В связи с практически не прекращающимися операциями, связанными с перемещением по каменистой местности, перелазаньем через многочисленные дувалы, общением с всевозможными колющими, режущими и вообще колючими предметами, форма на солдатах не держалась. Надеваешь новую — две недели такой собачьей жизни, и солдат, какой бы аккуратист он ни был, смотрится оборванец оборванцем. Штопай — не штопай — бесполезно. В таких случаях говорят: латать — не за что хватать. И вот в одной из операций брюки рядового Набиева пришли в совершенно постыдное состояние. Набиев, дабы прикрыть откровенную наготу, по-тихому подраздел какого-то афганца (душмана там или не душмана — Бог весть!) и — снова вперед. В ходе прочески горячий, страстный, резкий, в то же время в процессе стрельбы холодный, как змея, Ахмедов метров в восьмидесяти — ста от себя узрел голубовато-полотняный душманский зад. Выстрел. Пуля попала Набиеву в правое бедро навылет с очень легким касательным повреждением кости. Тогда был установлен своего рода рекорд. Я посадил вертолет через 22 минуты после ранения. Жгут, повязка, все уже было на месте. Вертолет взмыл. Батальонный доктор Гера Будько махнул рукой: «Ерунда! Через две недели плясать будет!»

По возвращении с операции через три дня Гера отправился в госпиталь разобраться, как там раненые?

Вернулся оттуда растерянный, что на него было совершенно не похоже.

— Набиев умер, — сказал он.

— Как умер, у него же сквозное в ногу и кость цела, — удивился я.

— Жировая эмболия. Пуля, тронувшая кость чуть-чуть, сорвавшая с нее всего лишь жировую оболочку, все-таки погубила Набиева. Жировые частички два дня гоняли по кровеносной системе, где-то каким-то образом сбились в тромб, тот угодил в желудочек сердца, и могучего двадцатилетнего парня не стало.

Я справлялся в других подразделениях полка и даже в других частях. По всем опросам вырисовывалась дикая картина — 50 процентов плюс-минус пять процентов потерь — это результат невнимательности, рассеянности, безалаберности, всего чего угодно, только не боевого воздействия противника. Глупость — это не отсутствие ума — это такой «ум». Так что ничто не ценится так дешево, не стоит так дорого, как она — глупость!

Из относящихся к этому периоду событий заслуживают упоминания еще два. Мирбачакот — здоровенный кишлак на склоне горы общепризнанный оплот душманского движения в Баграмской долине. «Чесали» его до меня, «чесал» я и после меня, знаю, «чесали», но от этого ничего не изменилось. Врезался он мне в память по двум причинам. К тому времени я полностью разобрался с придаваемыми мне «командосами». Если у тебя есть дело, которое нужно надежно завалить, поручи его «командосам» и можешь не проверять. Если командиру батальона и его начальнику штаба поставить реальную задачу, да еще при этом они нанесут ее на карту, в этот район уже можно не ходить — бесполезно. Утечка информации у них была 100 процентов. И отчего это проистекало — от простоты душевной или все от той же глупости — трудно сказать. Предупреждай — не предупреждай, все равно максимум через час предстоящая задача станет достоянием всего батальона. Учитывая эту их особенность, выработалась у меня определенная тактика. На «левой» карте начальник штаба наносил какую-нибудь глупость. Эта глупость с правдоподобными подробностями в качестве боевой задачи доводилась до «командосов», а реальную задачу они получали ночью, непосредственно перед выходом. При этом я или начальник штаба улыбались, говорили что-нибудь утешительное о внезапно изменившейся обстановке, они кивали и «верили». При таком подходе была надежда, что из операции получится что-нибудь путное.