За державу обидно

В момент, когда завязалась перестрелка, Астахин стоял на берегу канала, возле какого-то старинного гидротехнического сооружения. Старинного потому, что весь бетон конструкции был вымыт и выветрен, остался только примитивно кованный, толщиной в руку, арматурный скелет. Пуля попала Астахину в правое плечо перпендикулярно телу. Больно, неприятно, но не смертельно. Находись он хотя бы метром дальше, так бы оно, наверное, и было. Но он стоял там, где стоял. Пуля сбила его с ног, он упал, ударившись левым виском об арматуру, тело соскользнуло в воду, и выловили его метрах в двухстах от того места, где он упал.

Смерть наступила от удара в висок. Ко всему, он еще и утонул. Двойной покойник с ранением в плечо. Со второй смертью можно было попробовать повоевать, но уж больно очевидна была первая. Сходил напоследок!..

Шурик Попов был у меня курсантом. Именно Шурик. Небольшого роста, всегда аккуратный, чистый, улыбчивый, великолепного сложения, прекрасный гимнаст и гиревик. Имя Шурик шло к нему, как ни к кому другому. Прибыл он по замене недели за 2–3 до операции. Она стала для него первой и последней, потому что через три дня старший лейтенант Александр Попов скончался в госпитале, не приходя в сознание. Это тихое утро поставило последние точки в жизни двух старших лейтенантов. Одного, безукоризненно провоевавшего 2,5 года и только однажды за это время легко раненного; и второго, который вообще повоевать не успел. Во всяком боевом эпизоде, как, впрочем, и во всякой войне, всегда бывает первый и последний убитый. Ничего тут не поделаешь — судьба.

Убитым все равно: часом позже, часом раньше угодить в морг, а вот раненых, а их было семеро, следовало срочно отправлять. И тут обозначила себя проблема, которую я в пылу завершения боя сразу не заметил. Колонна проскочила по колее вдоль канала и теперь стояла, лишенная маневра и оттого отчасти беспомощная. Слева, в считанных сантиметрах, мощные дувалы, справа канал. В таких условиях развернуть машину на месте не сумеет самый искусный механик-водитель. Пятиться задним ходом полтора километра, которые мы успели проскочить вдоль канала, глупо, да и времени займет много. Вперед по карте канал простирался еще километра на три и терялся в гуще кишлаков, и, насколько хватало глаз, вдоль колеи тянулись дувалы. Где-то и как-то надо было разворачивать колонну. Прихватив с собой двух автоматчиков и сапера, я пошел вперед вдоль канала в надежде найти слабенький дувал и поле за ним. Замысел был прост: ломаем или рвем дувал (это как получится), втягиваем колонну на поле и через тот же пролом выводим, только в обратном направлении. Метров через 250 удача блеснула зубами в ослепительной улыбке. Невысокий, метр двадцать — метр тридцать, дохленький дувальчик, а за ним большое, метров в сто в длину и до 70 метров в ширину, ровное поле. До этого поля и после этого поля дувалы мощные, высокие — с ними бы пришлось серьезно повозиться. Обрадовался я, обрадовался сапер, набежавшие его подчиненные даже рвать ничего не стали. Нашли здоровенную трещину, заправили ломы, качнули… расшатали, отвалили и сбросили в канал огромный кусок дувала, потом еще один. В считанные минуты проход на поле был готов. Командир роты протянул колонну, и первый БТР, рыча, вполз на поле. Но обрадовался я, как тут же выяснилось, рано. Кто-то умный, расчетливый, предусмотрительный походил, посмотрел и оценил здесь все до меня. Если разворачивать колонну, то только в этом месте. БТР рыкнул, переключая передачу, дернулся вперед, и грохнул взрыв. Я стоял от него метрах в десяти, на что-то там отвлекся и когда через несколько секунд снова начал нормально соображать, то обнаружил себя сидящим на грязном поле с сильной болью в обеих ногах ниже колена. Голенища сапог были в глубоких метинах от комьев глины. Я машинально провел по ним руками, отыскивая дыры от осколков. Но… дыр не было. Я встал. БТР словил мину внешней стороной гусеницы. У него отлетело три катка, до двух метров гусеницы. Я поискал глазами лежащих или сидящих потенциально убитых или раненых. Таковых не оказалось. Около БТРа стоял, глотая воздух, как глушеный карась, механик-водитель и какими-то неуверенно-печальными движениями размазывал кровь из разбитого носа. В люке БТРа очумело тряс головой в шлемофоне сержант. Я обошел БТР кругом. В ушах наплывающий и удаляющийся звон. Несколько секунд все окружающее, включая подорванный БТР, казалось мне трогательно милым. Потом это идиотское чувство прошло, а звон остался. Ни убитых, ни раненых. Контуженый механик-водитель с разбитым носом — все потери. Ошибка — моя, я обязан был послать саперов пощупать поле, но на радостях этого не сделал. Тем больше у меня оказалось оснований взреветь: «Саперы, мать вашу!..» Саперы, впрочем, уже без всяких напоминаний перелопачивали поле. Выудили еще две «итальянки» — доложили: «Все!»

— Еще раз! Я здесь выставку-продажу подорванных БТРов организовывать не собираюсь, — приказал я.