За державу обидно

Где-то очень близко послышалось не очень стройное, по всему видно, пьяное пение. «Вот черт, уже галлюцинации начались», — подумалось мне. Я тряхнул головой. Пение не исчезло. Заинтересовавшись, я спустился вниз со второго этажа, вышел на крыльцо штаба. Внизу, перед крыльцом, стояло человек двадцать офицеров, прапорщиков — сильно пьяных среди них не было, но «врезавши» были все. Вызывающе поглядывая на меня, они пели «Стеньку Разина». «Чего они ждут от меня? Ждут, что я соколом слечу с крыльца, начну махать кулаками, возмущаться?» Не-е, ребята, не угадали. С радостным видом я спустился с крыльца и вошел в толпу: «Плохо и нестройно поете, мужики! сказал я. Давайте вместе!» И подхватил. «Брови черные сошлися, надвигается гроза. Алой кровью налилися атамановы глаза». Совершенно случайно этот куплет с вполне определенным смыслом совпал с моим вступлением в хор. Последние две строчки я допевал самостоятельно. «Ну же, мужики, дальше!» Дальше не пелось. Изумление, растерянность, недоумение в не очень-то пьяных глазах. Пили, что называется, для запаха — дури своей хватало. Воспользовавшись моментом, сгреб всю эту толпу и, приговаривая: «Ну хватили лишнего, ну, бывает, ну, по домам, ну, завтра служить начнем», сопроводил их всех до КПП и выпроводил за ворота.

Вернулся в кабинет и позвонил напрямую командующему ВДВ. Доложил: «Товарищ командующий, личным осмотром установил, что вверенный мне 331-й парашютно-десантный полк является жалкой и постыдной пародией на десантную часть. Для приведения его в порядок прошу вас предоставить мне особые полномочия по кадровым перестановкам и дополнительное финансирование». Здесь должен высказать свое мнение, и не только свое. За весь период существования ВДВ в них были два командующих — недосягаемый и великий Василий Филиппович Маргелов и мало в чем ему уступавший, разве что менее размашистый, глубокий и мудрый Дмитрий Семенович Сухоруков. Именно благодаря мудрости, за что огромное ему спасибо, командующий сразу оценил, почему стало возможным, что командир полка первого дня службы, минуя все промежуточные инстанции, вышел напрямую на него. Я получил сначала полномочия, потом деньги.

Вывод, который я сразу сделал после разговора с командующим, пришел легко и просто. Заключался он в расхожей фразе: «Бытие определяет сознание!» Сначала надо перестроить бытие, создать людям человеческие условия, заставить их ощутить, что они — люди, а не гамадрилы, а уже потом на фоне этого и с помощью этого подтягивать сознание, ибо если человек живет, как человек, он и служит по-человечески, а если как свинья, то и все остальное по-свински…

На фоне того, что ежеминутно резало в полку глаз, задача казалась поистине грандиозной. Но глаза страшат, а руки делают. На следующее утро, выйдя из двери полкового бассейна, где я поселился, а бассейн расположен точнехонько против штаба, я увидел галдящую толпу — человек около десяти. Слышались обрывки фраз: «У меня автобус стоит, где люди?» Дежурный по полку подал команду, доложил мне о состоянии дел, и толпа, уяснив, что я новый командир, попыталась решить свои вопросы с ходу нахрапом. Раздались возмущенные, нахальные и громкие требования: «Майор! Командир! Я уже полчаса как стою, мне обещали роту!..»… «А мне должен был быть выделен взвод!» «В чем дело?» Покричали они секунд 10, пока я не разобрался, в чем дело. Работодатели вылетели из полка на предельно возможной скорости. Начались трудовые будни.

Надо сказать, что полк стоял на отшибе, далеко, за 600 километров от штаба дивизии, и, казалось бы, его географическое направление предопределяло отправлять туда в качестве командиров людей самостоятельных, волевых и хозяйственных. Тем не менее, как это ни странно, по докладу старожилов, попадали туда то более охотники, чем пьяницы, то более пьяницы, чем охотники. Полк при таком мудром управлении стремительно деградировал. Насколько я разобрался, один Иван Андреевич Химич пытался серьезно исправить положение дел и во многом преуспел, но, к сожалению, быстро ушел из полка.