За державу обидно

Доктор был психолог. То ли его раньше в аналогичных случаях судьба не уберегла, то ли все было написано у меня на лице - не знаю. Но он отдал соответствующее распоряжение исключительно вовремя. Он поймал момент. За это его нельзя было не уважать. Да и работу свою он в скорости закончил, облепив руку гипсом и прихватив бинтом, повесил ее на косынку.

Мы выкурили с ним еще по сигарете. Пока мы курили, я сказал ему, что он сволочь и садист. Это фабула, говорил я значительно больше и цветистее.

Он не обиделся. Выпил принесенную медсестрой мензурочку спирта, выдохнул, глубоко затянулся, выпустил дым театрально развел руками: "Ну, что делать, сволочь так сволочь! Работа такая".

Расстались вежливо, но несколько прохладно.

Я вернулся в лагерь, собрал вещички и, отпущенный "папой", покатил в Москву на каком-то попутном автобусе.

Как всегда в таких случаях, дорога была удивительно неровная. Пальцы опухали прямо на глазах. Пока я добрался до Москвы, они превратились в какие-то багрово-сине-зеленоватые сардельки.

Женщина - дежурный врач в медпункте академии, испуганно взглянув на мою руку, сказала, что она терапевт, что делать с такой рукой - не знает, и порекомендовала обратиться в травмпункт.

- А где травмпункт?

- Не знаю!

- Ну хотя бы примерно?

- Не знаю!

Было уже темно и достаточно поздно. Злой, как черт, я вышел на улицу. Произвел опрос прохожих. Кто-то вспомнил, что если сесть на такой-то автобус, проехать четыре остановки, то будет травмпункт. Я поехал, пугая пассажиров скорбной миной и чудовищной рукой. Травмпункт оказался на месте, но детский.

- Так вы, может быть, сделаете что-нибудь? - спросил я.

- Нет, у нас детский, а вы... извините, никак!

Я действительно никак на дитятю не походил.

- А где взрослый травмпункт?

Тут, спасибо, подробно все рассказали. Добрался! А там, о счастье, точно такой же бухарик, как в госпитале. И, наверное, по этой причине предельно лаконичный.

- Косынку сымай!

Снял. Он взял ножницы и красивым широким движением взрезал бинты. Крякнув, раздвинул гипс и потом снова его сжал.

- Теперь легше?

По пальцам почти мгновенно "побежали иголочки".

- Теперь легче.

Он прихватил гипс бинтом.

- Ну, будь здоров!

- Спасибо.

Рука срослась исключительно правильно.

Поэтому мне остается только принести тому "садисту и сволочи", который ее тогда собрал, свои искренние, хотя и запоздалые, извинения за нанесенные оскорбления. Честно, по-офицерски, по-мужски выразить свою благодарность за профессионализм.

Случались и курьезы. Сдан последний экзамен, окончен первый курс. В аудиториях царит веселое оживление. Впереди отпуск. Остались мелочи рассчитаться с библиотеками, делопроизводством, все закрыть, опечатать, дождаться вожделенной команды: "Свободны. Сбор во столько-то, тогда-то" и... убыть.

У нас в группе все расчеты были произведены загодя, поэтому мы сидели в классе и зубоскалили в ожидании... Как-то спонтанно рождается идея отметить окончание первого курса. Сказано - сделано. Посланные гонцы принесли 4 бутылки водки, батон вареной колбасы, две буханки хлеба. Выпили, закусили, ликвидировали последствия. Тут появился дежурный по курсу.

- Построение через 10 минут в коридоре. "Папа" намерен напутственное слово сказать.

Черт бы побрал напутственное слово "папы", но деваться некуда. Мы строимся.

Александр Васильевич ускоренным шагом проходит вдоль строя и вдруг резко останавливается и замирает против нашей группы. Всматривается в лица. Я стою лицом к строю и вижу, как наливаются краснотой лица - группа не дышит.

Полковник Романов резко поворачивается ко мне:

- Прикажи им дышать. Сам после построения зайдешь ко мне.

Народ задышал - чего уж теперь сделаешь. Захожу после построения. Лучшая защита - нападение. Начинаю: "Товарищ полковник... Кончили первый курс... Не маленькие, по пятнадцать капель, почти культурно".

- Вот именно, почти. Подумать только, командир группы, старший офицер, организовывает пьянку и где?.. В академии!..

"Папа" поднял на меня скорбный взор и палец кверху: "Тебе за организацию пьянки - выговор". "Тебе" - это хорошо. На ты "папа" разговаривает с хорошими людьми или по крайней мере с подающими надежду. Если "вы" - значит, ты уже отпетый, ни одного светлого пятна.

- Поносишь отпуск, подумаешь, а потом я посмотрю.

- Товарищ полковник, первое место вроде заняли, и выговор!

- Вот именно! Первое место, потому и выговор. Было б не первое, был бы строгий выговор. Иди!

Ни я, ни "папа" позже о выговоре не вспоминали.