…За окном в самом деле медленными, плавными, большими хлопьями падал на раскисшую землю чистый, белый снег. Он таял, едва соприкоснувшись с грязью, и земля оставалась черной и вздыбленной… но в воздухе тихо кружились тысячи невесомых белых снежинок, и при виде их весь мокрый черно-серо-зеленый мир войны казался чище и спокойнее…
— Йерикка промолчал и задумчиво добавил: — Так наступила зима… Мама очень любила читать это стихотворение, когда падал первый снег. Никто бы не подумал, что отец купил ее в агентстве… она столько знала и умела… Хай, матта прияс, ку твас арбас йесхатти ту ана васантас?! Йени хима хвалати, вартати ко вартанам — ку спэта васантас?! Ку твас арэма, ку твас аоста? На… на…
— Что это? — спросил Олег, вслушивавшийся в напевные слова. Йерикка закрыл глаза ладонью и глухо ответил:
— Я спрашиваю: мама, где твой мальчик будет искать тебя? Снег вокруг, снег пляшет в воздухе, далеко ушла весна, и ты вместе с ней, твои руки, твое лицо — их нет, нет… Вот так в общих чертах.
Больше Олег не опрашивал. Он сидел и чувствовал, как мокнут глаза, и почему-то совсем не было стыдно, хотя Йерикка отнял руку от лица — его глаза тоже были мокрыми. 'Мама, я вернусь, — отчаянно подумал Олег, — вернусь, я вернусь, ты только дождись меня?"
…Мальчики сидели у окна и молча смотрели, как падает снег. Они ждали вельбот… или человека.
Они ждали конца — и то, каким он будет, зависело от такой непрочной вещи, как человеческая честь.
Б пятнадцати верстах к северу, в палаточном городке. Чубатов тоже смотрел на этот снег, шедший над его лагерем.
Ему было скверно. Час назад в гости к нему явился офицер-психолог бригады, принёс с собой две бутылки самогонки — и остался «посидеть». Чубатов выпил не больше стакана — за компанию. Но психолога это не смутило. Остальное он выжрал сам — и не упал, не уснул, свотина (хотя Чубатов очень надеялся, что этот крысеныш, выпускник особо патронированной данванами школы, свалится под стол и задрыхнет.) Но тот упрямо сидел, нес кааую-то несусветную хрень, звонил во все лапти и по временам начинал мерзко икать. Чубатов видел, что психологу страшно. Прошлого психолога фоорда горных стрелков N19, чье место занял крысёныш, шлёпнули два дня назад прямо возле палатки, надрезным охотничьим жаканом в затылок. Пуля прилетела со склона холма недалеко от лагеря — посланные туда стрелки обнаружили после долгих поисков обстоятельно оборудованную и идеально замаскированную лежку. Психолог «отличился» при сожжении Каменного Увала, и Чубатов готов был поклясться — пуля прилетела "оттуда".
Но Авдотьев был хотя бы смелым человеком — не откажешь. И отличным стрелком. Нынешний же… Чубатов поморщился. Дело не в молодости. Обоим адъютантам Чубатова было по 18, но один из них вынес контуженного офицера на себе из того страшного ущелья, а второй, трижды раненый пулями
горцев, все-таки поднял месяц назад людей в атаку, заставив партизан отступать в лес… Психолог был трус. Он даже тщательно маскировал офицерские наплечники тщательно разложенным по плечам капюшоном. Можешь не стараться, яростно подумал Чубатов, стоя у затянутого пленкой-светофильтром окошка, такое говнище, как ты, ни одна пуля не возьмет. Убивают как раз тех, кто чего-либо стоит. На тебя враг не потратится… но, кажется, потрачусь я, если ты не заткнёшься!!!