За други своя. Добровольцы (СИ)

— Проклятые торгаши не отступают от правил — захламлять планеты, для процветания корпораций, занимающихся утилизацией. Рука руку моет, они давно идут в паре и никого не пускают на свои поля. Очень сложно с ними говорить о разумных подходах: как века гадили, так и не собираются ничего менять. Особенно заметно на крупных планетах. Вокруг городов плодят свалки, откуда ветер ни подует — разложениями дышат горожане.

— Погодите-ка, а сами горожане не понимают, что выбрасывая пакеты и упаковки, сами себя травят? — Капитан до сих пор не сталкивался с проблемой, вот и пришлось, благодаря случаю.

Собеседник выдал цифры, что глотают от разложения пластиков и целлофана, там такой букет получается, что на эти планеты лучше не заходить. Но от выхлопа, как правило, больше страдают дети: с каждым поколением, они всё слабее и слабее, угасают умственные способности, словно это какой-то вселенский заговор, цель которого — заполучение рабов, вялых и лишённых воли.

— И вы предложили руководству крепости выход?

— Самый простой — сжигать при больших температурах. Либо обязать торговцев отказаться от пластика и целлофана, но на это они никогда не пойдут. Это же их деньги!

— Кажется, понимаю. — Капитан мельком глянул в сторону полковника. — И догадываюсь: как только вы предлагаете остановить загрязнение планеты, к вам поступают угрозы расправы.

— Именно так и происходит. Мы отправились на поиски заказчика, заглянули сюда. Десять дней руководство изучало предложение, и мы ударили по рукам. Если видели, вокруг основного ядра, накручен юрпи-тоннель, для развлечения местной публики и туристов. Наше предложение основано на том, что прибыли комплекс почти не приносит. А отправка новых контейнеров на орбиту и поддерживание в равновесии орбит старых обходится казне дороговато. Утилизация тепла — ещё одна статья дохода, и когда мы только приступили к монтажу систем, примчали шпики от торгашей. Договор на грани прекращения, мы в лёгкой панике…

Капитан предложил поговорить на эту тему подробнее, лишь уточнил момент — есть ли выход из юрпи-тоннеля в пространство над крепостью.

Господин Шурупий настоял на личной встрече, капитан предложил — в фойе, через десять минут.

— Полковник, вы со мной?

— Учусь вам доверять, капитан. Я лучше вздремну…

Я остался с полковником, капитан с Поваром умчали на встречу.

Штирль Уиль выглянул за двери, убедился, что ушли, и сразу, без хождений вокруг да около, пристал с предложением перейти к нему на службу:

— Я вполне серьёзно! Хочу сколотить такую группу, чтобы пошла в огонь, если прикажу. Вот скажи мне: когда на этаж поднялись смутьяны, за нашими деньгами, ты бы вступил в схватку?

— Я даже проводил бы их до номера.

— Понятно. Ты подчиняешься капитану, я совсем забыл. Я беру тебя с дружком, этот, что на соседнем кресле. И оклады у вас двоих будут превышать втрое… впятеро, против остальных.

Я прикинул в уме: а ведь не отстанет.

— Где же вы возьмёте столько денег для нас? Не из своего же кармана. Да и в текущей операции возможностей уйти с добычей не густо, давайте признаем.

— Само собой. Я просто отнесусь к подготовке следующей операции посерьёзней, и мы свой шанс не упустим, вот посмотришь! Тут я дал маху, признаю.

— Как жаль, что отсутствует капитан. Он очень хотел услышать именно эти слова.

— Да и хрен с ним! Поверь: никто лучше меня не разбирается в людях, и лучшим я готов платить соответственно.

— Это те лучшие, которые сейчас на коридоре?

— Не напоминай мне о них. Я разочарован. Как они могли даже не попытаться задержать банду, с конкретным планом? А если я с дамой, ни о чём другом не помышляю? Берите! Берите голыми руками! Разгоню, при первой возможности!

— В банде, если я верно подсчитал, было восемьдесят четыре крепыша. На штурм отправились самые сильные.

— Это не меняет дела! Могли грудью заслонить дверь и принять бой. Это же рядовая драка, вы, что, никогда не дрались?

— Боролся только, кулаки мне отец велел не распускать.

— Я заменю тебе отца!

— Это вряд ли. Вы же мне братьев не нарожаете.

Полковник помолчал, подбирая другие пути для переманивания на свою сторону.

— Ты ещё слишком молод, многого не понимаешь.

— Я стараюсь.

— Не понял…

— Я стремлюсь постареть, но постепенно. Или нужно к завтрашнему?

Полковник как-то умудрялся жить двумя жизнями. В одной — уговаривать меня, в другой — потрошил подчинённых; бил изредка кулаком в ладонь и поскрипывал зубами.

— Я их сдам мамочкам на руки живыми, если доживут. Но путь домой неблизкий, всяко может случиться.

— Я вас совсем не понимаю. Человек может раз-другой оступиться, так что — крест на нём ставить.

Уиль Штирль сдержался, не выпустил слов, какие набежали. Что-то серое, с чёрными вкраплениями я заметил у него на языке.

Проглотил.

— Чтобы меня поучать, ты не дорос. Однако, никто другой не знает тебе подлинную цену. Вас у капитана тридцать три, ты думаешь, если двоих потеряет, то очень расстроится? Нет! Поверь мне, я в людях разбираюсь.

Разговор принял такой оборот, что продолжать его я не видел смысла.