За други своя. Добровольцы (СИ)

— Я всю жизнь сюда стремился. Радовать себе подобных, — ради этого стоит жить.

Мудро у них тут устроено. Вот бы и нам научиться.

Мы помолчали, как вдруг грянул колокол. Мастер дёргал за шнурок и хотел сообщить соседям что-то важное. Капитан мялся рядом.

— Друзья мои! Я тысячу лет ждал ученика, и вот он, явился! Поздравьте нас!

— У-у-Ра-а! — помчалось по улочке, из лавок высовывали носы другие мастера своего дела и трудоустраивались в хор.

Я только сейчас заметил на руках капитана железные рукавицы, он старался привыкнуть к ним, изучал незнакомый инструмент. То палец вылезет наружу, то искры брызнут во все стороны. И тут до меня дошёл смысл сказанных слов: мастер собирался уйти на покой, передав дело в надёжные руки ученика.

От такой новости и солнце забыло об обещании, я оказался под прямыми лучами. Мало — прямыми, так ещё и с нагрузкой. Крышу цеха сотрясали удары, и подумалось: так и крыша провалится.

Рикша успокоил:

— Это солнце, на радостях, подкидывает мастерам материала.

Я прикинул: сквозь крышу прилетают болванки — белого, красного, жёлтого металла. Или так: на окне, под лучами, хорохорятся горшки, к вечеру они будут полнёхоньки, и добыча ограничена лишь объёмами горшков.

Невольно ноги мои потянулись к эпицентру события, в пяти шагах от ликующего колокола я им сказал «стоп». Из цеха доносились звуки, никак не связанные с деятельностью человека. Некие силы производили разгрузку руды, вспомогательных материалов. И если не позволено никому быть свидетелями волшебства, то никому, если бы и хотел.

Мастер тянул свою неприхотливую песенку, капитан подпевал всё уверенней, и сердце сжималось от предчувствия чего-то непоправимого.

Корабль! Если «Б-2403» останется без капитана, экипаж… Сами увидим, куда потащит проверочка каждого из нас. А вот не хотелось бы, чтобы это случилось именно сегодня. Мы не готовы, полагаю, с такой потерей не так просто смириться.

Капитан шагнул к рикше, что-то прошептал. Почтальон исчез, и я засёк время.

Ровно через семь секунд он оказался здесь, с тем самым шаром-сферой из серебра. Капитан кивком показал, кому вручить.

Мастер бережно принял подношение, зорким оком оценил достоинства и замысел. Поднял шар над головой, к солнцу. Тут мы и ахнули! В руках мастер удерживал маленькое солнце, голыми руками, от которого извергались серебряные лучи. Они покрывали лица, одежды, — волосы впитывали их, насыщаясь… Эдак мы все, присутствующие, одним махом превратимся в чужаков, кто тяготеет к серебряным костюмам. Уже раз повстречались на базаре, я просто для памяти заметил.

«Начестев!» — пролетел шепоток. По улице, в нашу сторону, шагал местный деятель, с виду — лет под сорок пять, и свиты при нём неисчислимо. Вот это колокол, всех созвал!

Почему-то его называют старцем, как мудрость его не оспаривается никем. На Тоболе, наши, выглядят постарше, — наблюдающим в утешенье. Мы стареем, как все, чего вам ещё? Отстаньте!

Я долго не соглашался с их позицией. Почему мы должны делать то, что нужно наблюдающим, по какому праву? Дети Тобола не должны даже в играх показывать врождённые способности, всякий раз кувыркаться и исчезать — с оглядкой.

Я порвал бы их своими руками… да лет в десять посмотрел, что случается с теми, кто не внял голосу старцев.

8

Нечестев… Неищев… Нащепив — настоящее имя старца ускользало, первое, что померещилось слуху, оказалось жалким отголоском. Да и вряд ли мы узнаем настоящее имя, оно открыто местным.

Старец взял за руку капитана, взял крепко. Между ними наладился обмен Силой.

Мастер проявил первые признаки паники: как так? Я его нашёл, он мой!

Нас оттеснила от колокола неведомая сила. Оказывается, просто освободили дорогу, и старец уверенно повёл капитана на север. Мой внутренний компас указал точное направление, и сама улица подалась вправо, довернула несколько сотых градуса.

Так получилось, что экипаж именно в эту минуту оказался в полном сборе, мы потянулись за вожаком. С покупками, кто налегке, — рикша помогал парням освободить руки, мигом возвращался и предлагал услуги следующему. Но всё внимание было приковано к спине того, кого мы принимали за старшего брата. Принимали давно, и только теперь осознали.

Улица оборвалась столько неожиданно, что тело запротестовало: ему хотелось походить по лавкам, найти что-то очень важное.

Песок — впереди сплошной песок, с переливами самых нежных оттенков. Глаза отдыхали, лаская переходы от бледно-зелёного до оранжевых пятен, перетекающих в игриво-золотые и жёлтые до белизны. Эти пески могли порассказать, — стоило прислушаться, и перед глазами восстают картины прошлого: пески эти сколько раз побывали городами, вновь возвращались к первоначальному состоянию, терпеливо ожидали очередных зодчих, кто будет шлифовать мастерство на самом простом и податливом материале. Это стены крепостей и дворцов, с не повторными завязками и воплощениями, это охи и ахи туристов из более поздних поколений, это безжалостные приказы военных — разрушить до основания. И снова ветры перемалывают остатки цивилизации, в ожидании очередной.