За Дунаем

— А как же... Мне ли не понять? Да я... Когда я был ребенком, то мне каждую ночь снился дед Иван1. Высокий, до самого неба, могучий, как наш дуб. А под ним белый конь, украшенный попоной из чистого золота. У него была острая сабля. Как взмахнет ею, так летят сто голов читаков. А этот... как его? Ну, генерал твой...

— Черняев...

— Да... Он тоже такой великан?

— Нет, дядя Петр. Генерал наш чуть ниже тебя ростом.

— У-у, а я думал...— разочарованный Петр махнул рукой.— Ну, такой с турками ничего не сделает. Их одолеть — сила нужна! Так ты скажи сыну, пусть не думает о нас. Турки оставили меня в покое. Они сначала грозились, но я не испугался... А денег я соберу столько, что на трех ишаках не увезете.

Ему вдруг захотелось высказать все, что наболело, передумалось за все то время, как расстался с сыном. Он даже не заметил, что гость прошелся от окна к двери, снова вернулся.

— Пойду, не буду ждать, пока сюда ворвутся турки. Прощай, дядя Петр,— юнак обхватил старика, прошептал: — Поцелуй Иванну!

— Э, нет, подожди, не спеши уходить,— старик исчез в другой комнате, и юнак слышал, как он там возился, приговаривая: — Ну и горе мне с ним... Ну и горе... Пришел и тут же уходит.

Петр вернулся и сунул что-то гостю в руки:

— Держи, ты же голодный...

— Спасибо, дядя Петр.

— Господи, да за что ты меня благодаришь? За хлеб и сыр?

— Ну, дядя Петр, прощай!

Не успел Петр ответить ему, а уж юноша исчез так же неожиданно, как и появился. Вытирая слезы, старик приоткрыл дверь. Во дворе была ночь, темная, настороженная. Тяжелый комок подкатил к горлу. Петр провел ладонью по щекам: «Христо... Значит... жив! Да сохранит тебя господь бог. Надежда ты моя единственная. Пойду разбужу Иванну, пусть порадуется тоже. Господи, он сказал, чтобы я поцеловал дочь... А как же его звать? Старый дурак! Я не узнал имя юнака!»

— Отец,— позвала дочь, она стояла за его спиной.

— Ой, Иванна, что я тебе расскажу! — Отец обнял ее и, не стыдясь слез, говорил, шмыгая носом: — Христо жив... Гайдуки бьют турок. Их много, они победят.

— Я все слышала, отец,— дочь отстранилась от него.

— Жив... Христо жив,— шептал отец, а сам все ходил и ходил взад-вперед. — Сын наш с генералами разговаривает. Это тоже ты слышала, Иванна?

— Угу!

— Что за юнак приходил от него! Герой... Ушел, даже имени не сказал... Эх, таких молодцов да побольше нам. Да мы бы тогда проклятым туркам отплатили за все наши слезы и горе. За все! И за нашу мать.

— Не надо, отец,— прошептала дочь, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.

Она вспомнила мать. Иванну считают высокой, но мать была выше и тоньше. А глаза у них похожи: большие, черные. Дочь любила вечерами сидеть рядом с ней и слушать сказки. Как много знала их мать.

— Неужели мы не отомстим за нее, Иванна? Подумать только, вовремя не уступила дорогу мулле...

Во дворе снова на кого-то кидался пес, он захлебывался в злобном лае. Послышались голоса, и девушка в испуге прильнула к отцу.

— Турки,— прошептала она и еще сильнее прижалась к отцу.

Он гладил дрожащей рукой ее волосы, плечи. Незапертая дверь распахнулась и, с силой ударившись о стену, отскочила, но тут же на нее навалился плечом полицейский. Петр узнал его по высокому росту. Это был Али. А за ним влетели его сподручные, двое полицейских. Петр их не знал, они недавно появились в селе. Ни слова не говоря, кинулись они в комнату, в которой спала одна бабка, и, ничего не обнаружив, вернулись, подступились к Петру с Иванной.

— Где ты спрятал юнака? — спросил Али и потряс кулаком перед носом старика.— Думаешь, мы не слышали, как лаял пес?

— Говори, не то убью! Он выдал себя.

— А разве господин полицейский не знает, где бывают юнаки? — спокойно спросил Петр и сам удивился своему спокойствию.— В лесу! Спросите любого, и вам скажут то же самое. Пусть почтенный Али поправит меня, если это не так.

Али огляделся вокруг и вытянул вперед длинную худую шею:

— Старая лиса! Кого ты хочешь обмануть? Это тебе не удастся,— полицейский потянул носом.— Он только что был здесь! Куда делся гайдук? А? Найдем — из твоей шкуры обтяну тамбуру1.

— Э, к чему пугать старого человека,— махнул рукой хозяин.— Стара моя кожа для этого... Я уж не проживу столько, сколько хожу по земле. Мне давно пора туда, эффенди, я даже собрался в путь, да никак не покончу с земными делами. То одно, то другое...

Петр вдруг отстранил дочь и, сжав кулаки, подступил к полицейскому:

— Я умер в тот день, когда твои люди убили нашу мать.

Иванна всхлипнула, но отец прикрикнул на нее, и она умолкла:

— Молчи! Я ему все скажу...

Иванна видела, как размахнулся Али, и кинулась вперед, но было поздно. Отец провел рукой по лицу и проговорил таким невозмутимым тоном, будто ничего не случилось:

— Бог видит, что у меня в доме никого нет, кроме вас. Ищите, найдете — голову положу на плаху. Только скажу вам, зря будете время тратить...

Али шепнул что-то на ухо своему товарищу, и тот, сунув под мышку мушкет, вышел во двор. Полицейский еще раз окинул Петра с ног до головы и, погрозив ему кулаком, тоже пошел к выходу.