За две монетки

Отошли, потихоньку двинулись к метро. Запах тополей и скошенной травы щекотал ноздри. Рома сыпал английскими словами, заставляя прохожих завистливо оборачиваться.

— Вы только не пугайтесь, ребята. Кей-Джи-Би ни при чем. Мы вас сами нашли. Вы ж нам сказали, Гильермо, адрес гостиницы, когда мы вам такси ловили! И — о-йееес, товарищи, каких мы вас красивых туда сажали, до сих пор стыдно вспомнить!

— Ты им скажи, что мы не хотели так, не подумали, — по-русски вмешался Андрюха. — Мы не знали, скажи! Что их французские желудки от нашей бурды на орбиту так скоро выйдут…

— Желудки у них итальянские, Дрюня. Все скажу в свое время, не мешай!

Но Дрюня и не думал отставать, не для того пришел. Гильермо он оставил Роману на растерзание, а сам забежал вперед, крутясь, как молодой пес, и торжественно всунул Марко в руки полиэтиленовый пакет.

— Вот, Марко, вот, возвращаю с извинениями. Вам возвращаю ваш портрет, так сказать. Том, переведи? Я, скажи, понимаю и сознаю, что мне его подарили в состоянии полного беспамятства, то есть невменяемости, а стало быть, подарком это считаться не может, и я не хочу, чтобы такой славный парень думал, что я воспользовался…

Какой еще портрет?… Отлично понимавший все и без перевода Марко недоуменно заглянул в мешок и обнаружил там свой собственный кассетный плеер Walkman в компании кассеты и кольца наушников. Вот он, значит, куда девался! Марко совершенно не помнил — не мог выделить из той ночи полной темноты какого-то определенного момента, когда он подарил Андрюхе плеер; но момент, со всей очевидностью, имел место быть. Андрей в ожидании перевода глядел ему в глаза своими честными, серыми; Марко вспомнил, как тот катался по палой листве и бил ногами от восторга, что слышит желанных «Битлов» прямо здесь и сейчас — и растрогался едва ли не до слез, осознавая, на какую жертву парень пошел из соображений порядочности. Плеера было, признаться, очень жалко, и вчера по мере осознания, что братский подарок утрачен — скорее всего, безвозвратно, в огромном парке, или в такси, или еще где на улице на пьяную голову — Марко мрачнел все больше и больше. Но тем яснее ему было теперь, что надо делать.

— Нет, — сказал он — старательно по-английски, не позволяя себе сбиться на второй родной язык; — нет, Андрей, я вам подарил это от чистого сердца, а значит, в самом деле подарил. У нас в Италии так не принято — подарки возвращать.

Он убедительно вложил пакет обратно в руки приятелю, для верности пожимая ему запястья — и почувствовал огромное облегчение от собственной щедрости, давно не приходившее осознание себя хорошим парнем, когда Андрюха в порыве радости ответил ему воистину пальцедробительным пожатием.

— Что, правда? С ума сойти… Слушай, спасибо тебе какое! Грацие! Вот такенное грацие! Правду говорят — сольди щедрые, последнее отдадут, это вам не инглиши — не переводи, Том! Просто скажи ему — во-от такенное спасибище от всего нашего курса. От всего четвертого курса Тимирязевки и еще от кучи народа!

Впервые за их с Гильермо российскую неделю Марко было спокойно. Нет, прекрасные и просто хорошие минуты случались и до того — например, в первый же день в ГУМе, выбирая подарки, он попросту забыл о своем несчастье, с головой окунувшись в разноцветный мир этого странного кораллового рифа… если бы не пришлось потом выныривать. И в спорткомплексе было здорово — вскакивать в горячке состязания, крича от восторга или от ужаса при каждом уколе… и в баре в потерянный день рожденья… и болтаться по узеньким улицам центра… Было бы еще здоровее, если бы не Гильермо рядом, не человек, чье присутствие — даже молчаливое — все время ощущалось как легкое жжение, внутренняя боль. Даже не разберешься, притяжение это или отторжение, но невозможность отделаться — это точно. Главная проблема Марко, таким образом, заключалась в том, что он всю дорогу чувствовал себя несвободным. Но этот калейдоскопический четверг был настолько полон другими людьми, что Гильермо действительно терялся среди них, отходя на задний план. Марко мог быть с кем-то. Он в самом деле был с этими ребятами, озирался в ярком мире, подобно Алисе в стране чудес — совершенно свободному ребенку, принимающему все вокруг с чистым и открытым любопытством.