За его спиной (СИ)

— Но Марат… Он в пятом классе котенка принес в школу… И задушил его, прямо на глазах у всех. Про это еще писали в газете, не читали?

Бродяга помотал головой. Пятый класс, это ей лет двенадцать было? То есть, лет шесть назад. Он был сильно занят в это время. Очень сильно.

— Ну, неважно… После этого было разбирательство, его отец все в итоге замял, но, наверно, это стоило денег… Марат притих, но через год начал мальчика из нашего класса мучить… И никто не заступался! Все знали, что у Марата отец богатый и дружит с главным полицейским… Я не помню, как должность называется… Не важно. Короче говоря, мальчика этого он доставал, никто не вмешивался. Я один раз только заступилась, не смогла терпеть… И Марат сказал, что убьет и меня, и его, и никто ничего не докажет…

Ляля зябко поежилась, вспоминая это, и Бродяга неосознанно сжал кулаки под столом. Он с детдома таких тваренышей терпеть не мог, хотя его и не особо трогали из-за роста и умения бить без предупреждения. А уж потом, когда они с другом Казом прибились к Хазару, старшаку, самому авторитетному парню в детдоме, вообще стороной обходили…

— Мальчик этот потом ушел в другую школу, не выдержал травли… А еще через год Марат решил, что я должна с ним встречаться…

— Это тебе сколько было? — перебил Бродяга.

— Четырнадцать…

— А родители что?

— Я не говорила…

— Почему?

По мнению Бродяги, про своих родителей знавшего только то, что они где-то имелись, дети, которые жили с родителями, были форменными счастливчиками, защищенными от всех жизненных невзгод. И первое, что сделал бы сам Бродяга, если б его , маленького, обижали другие дети, пришел бы и рассказал маме и папе. Чтоб защитили. Наверно, об этом все мелкие детдомовские мечтали. И в окна смотрели с надеждой, что их родители просто заблудились и скоро найдутся. И завидовали тем, к кому, хоть и иногда, кто-то из родни приходил… А потом мелкие вырастали и прекращали верить в чудо.

И вот сейчас, глядя на нежную домашнюю Лялю, Бродяга недоумевал, что ей мешало просто стукануть на подонка отцу. Если бы его дочку в школе доставал какой-то урод, Бродяга без сомнений бы вырвал ему ноги и руки. И тут вообще никакого значения бы не имело, какой у этого урода папаша и какие связи.

— Потому что… — она наклонила голову еще ниже, полыхнула краснотой по щекам опять, — стыдно… Он бы сказал, что я сама виновата… И запер бы дома, чтоб… Хвостом не трясла перед парнями…

— Это он так говорил?

— Да… Он считал, что если пристают, то девочка сама виновата… Одевается не так, смотрит не так, может, ведет себя распутно…

Бродяга ничего не сказал на это. Ну, а что тут скажешь?

— А мама?

— Мама… Она болела уже тогда сильно… Если бы рассказала, она начала бы переживать, а ей нельзя было категорически…

Бродяга смотрел на девчонку, такую светлую, такую красивую, и думал, что зря он, наверно, завидовал в детдоме домашним детям. Наверно, очень страшно, когда ты вроде и с родными, а в то же время беззащитна… И нереально страшно осознавать, насколько одинока…

Особенно, когда маленькая совсем.

Бродяге в этом плане повезло: у него был дружок Каз, с которым они вместе появились в детдоме и, как-то сдружившись, вместе давали отпор всем вокруг. А потом, через пару лет, они прибились к Хазару, и все стало гораздо веселее… Их было много, веселых, безбашенных, уверенных, что они, волчата, выгрызут свое зубами.

И у них, в принципе, все получилось…

Вот только жизнь — штука сложная… И за все в ней надо платить. В том числе, и за удачу.

— И как ты выкрутилась? — спросил он.

— А что, похоже, что выкрутилась? — невесело усмехнулась Ляля, и эта взрослая, усталая усмешка на ее нежном кукольном личике поразила Бродягу своей чужеродностью. И породила злобу на судьбу, тварь такую. Потому что не должны такие карамельные девочки так улыбаться! Нельзя этого допускать!

Он промолчал, опасаясь, что злоба эта вырвется, что не сможет удержать ее внутри. И напугает еще больше маленькую доверчивую девочку…

— Я просто перестала оставаться одна, — продолжила, между тем, Ляля, опять потянувшись к кружке, и благодарно кивнула, когда Бродяга долил ей чай, — через год все пошло на убыль… Ну, то есть, я так думала… Марату отец подарил мотоцикл…

— А разве можно несовершеннолетнему? — удивился Бродяга, и Ляля посмотрела на него невыносимо снисходительным, взрослым взглядом. Типа, о чем ты говоришь, дядя?

И Бродяга кивнул, соглашаясь, что ляпнул глупость.