За фасадом сталинской конституции. Советский парламент от Калинина до Громыко

Первым не выдержал председатель ВЦИК. 10 мая он направил членам Политбюро протест, который начал с иронии: «Не возражаю против установления коллегиальности в духе постановления IX съезда партии [большевиков], которое указывает как общую директиву повсюду, где это возможно, сокращать, уменьшать коллегиальность; а данное решение Политбюро как раз идет в обратном направлении […], вводя не простую, а сверхколлегиальность»{117}. На четвертый день Калинин прямо заявил товарищам из Политбюро, что проведение решения этого органа «…вносит огромную путаницу в практическую работу Канцелярии ВЦИК»{118}. «В качестве Председателя ВЦИК я не несу никаких делопроизводственных функций, – пояснил всероссийский староста. – Что касается исполнительных, то, за незначительным исключением тех, которые выражаются в моих распоряжениях по внутренним делам и Секретариату ВЦИК – огромное большинство моих распоряжений как председателя связано с ежедневным приемом 60–70 человек и просмотру значительного числа ежедневной корреспонденции с мест. Все мои распоряжения по приему и корреспонденции не являются техническими и исполнительными. Если этим постановлением Политбюро я лишаюсь права накладывать резолюции на заявлениях крестьян, рабочих и вообще просителей, без согласия всех членов Президиума [ВЦИК], находящихся в Москве, то этим постановлением Политбюро вся деятельность моя по приему, а равно и при моих поездках теряет смысл»{119}. Здесь Калинин прибег к мелкому шантажу, поскольку пропагандистский эффект как от приема посетителей, так и от агитационной деятельности председателя ВЦИК был без преувеличения огромным. Еще один момент: Калинин не подвергал сомнению самую возможность Политбюро как партийного органа диктовать свою волю главе государства: постановления VIII съезда РКП(б) 1919 г. о примате партии над государством были органически усвоены высшим эшелоном большевистской верхушки – а значит, и большинством партийцев. Соглашаясь с Политбюро в том, что «установившийся порядок ведения дел в Президиуме ВЦИК не может считаться удовлетворительным», Калинин заметил, что сам «мыслил […] улучшение» этого порядка «с другого конца, [а] именно: с возложением большей ответственности на председателя»{120}. С одной стороны, это никак не укладывалось в представления обо ВЦИК как представительном органе пролетарской демократии, с другой – как нельзя более кстати реализовывало установки IX съезда РКП(б) 1920 г. на сокращение коллегиальности и, едва ли не в духе реорганизации коллегий в министерствах александровской эпохи, установления личной ответственности руководителей партийных (и советских) органов. Калинин уже второй раз наблюдал «сугубое внимание» к своей деятельности в качестве председателя ВЦИК, «в такой форме, которая не позволя[ла ему] пройти молча эти постановления»{121}.

«С коммунистическим приветом»{122} обратившись к членам Политбюро, всероссийский «староста» напомнил о первом случае грубого вмешательства Политбюро в свои дела и даже позволил себе огрызнуться, завершив послание рядом тезисов.