Пургин сам однажды писал о том, как погиб прирученный в одной воинской части медвежонок. Медвежонка научили быть добрым с людьми – и внутри у того прочно сформировалось понятие: все люди добрые, все одинаковые. А оказалось, не все, это медвежонок осознал лишь в минуту, когда навстречу ему из ружейного ствола харкнул огонь. Медвежонок мог убежать, но не убежал – он верил человеку, стрелявшему в него.
Доброе дело очень часто оборачивается печалью, острой сердечной тоской. Бог сотворил человека мстительным, не прощающим ни природе, ни зверям, ни другим людям совершенства – это во-первых, а во-вторых, близости: если один человек приближает к себе зверя, то другой обязательно убивает его. Даже если этот зверь работает артистом в цирке. Пургин потускнел и перестал кричать «Алле-гоп!».
– А ведь ты права, – сказал он Рите.
– Ты никогда не слышал историю про белого дельфина? – Рита села на камень, большой ковригой выступающий из песка, подбила под себя полу тельмановки.
– Нет, – Пургин, прекращая игру с дельфиненком, высыпал в воду всю рыбу, вышел на берег, но дельфиненку не понравилось, что человек перестал играть с ним, он схватил одну рыбешку, ловко швырнул ее в воздух, потом, встав на хвост, поймал и беззвучно, без единой выплеснутой капли, ушел в воду. Взбурлил ее винтом и снова поднялся на хвост.
– Танцор, – похвалил дельфиненка Пургин.
– Ты о чем думаешь? – спросила Рита.
– О Москве. Отдохнул всего ничего, а уже в Москву тянет, – пожаловался Пургин. – Это пройдет или нет?
– Вряд ли пройдет, – убежденно сказала Рита, – здесь, в Сочи, мы временные, постоянные там, дома. Вот и тянет из временного в постоянное – диалектика простая.
– Что ты хотела рассказать про белого дельфина? – Пургин пошевелил босыми пальцами, почувствовал себя стесненно перед Ритой: оказывается, разутый – все равно, что раздетый, одолевает тот же стыд. – Извини, – смущенно пробурчал он и, сев на камень, натянул на мокрые, в прилипшем песке ноги носки.
– Это было на юге, где-то в районе Африки, – сказала Рита, – ну, скажем, там, где находится мыс Горн. Из меня знаток истории не больше, чем из папы римского ворошиловский стрелок, но думаю, что мыс Горн – место такое же прохладное, как наша Балтика, дельфины там водятся в изобилии. Они ведь, дельфины, не любят ни теплую, ни холодную воду – любят воду умеренную.
– Наверное, это так – умеренную, – Пургин расслабленно кивнул, глядя, как дельфиненок рисует в воде круги – один круг побольше, другой круг поменьше. Рыбу он уже съел.
– Пароходы то место преодолевали с трудом – много камней, мелей, рифов… Что еще там есть в морском лексиконе? Узостей. Такое слово есть?
– Есть, наверное.
– Пароходы очень часто терпели крушения. Обойти мыс стороной было никак нельзя. Еще там, говорят, имелись подвижные коралловые рифы – они, как плавающие острова: сегодня риф в одном месте находится, завтра – в другом, послезавтра – в третьем и всякий раз капитан идет вслепую, не зная, врежется в риф или нет. И вот однажды перед одним пароходом появился дельфин странной белой окраски. Все дельфины как дельфины, темные, а этот – белый. Альбинос.
У Риты имелся дар рассказчицы – она любила и умела это делать – неторопливо, словно у нее было поручение неких высших сил, рассказывала вкусно, с деталями, в цвете, исправно ставя запятые и точки. На это тоже надо было иметь дар – далеко не все умеют расставлять в своей речи запятые и точки.
– Дельфин сделал перед пароходом игривый крюк – ну как наш дельфиненок, всегда бывает видно, что дельфин делает, в каком он настроении, – и вот по тому, как тот дельфин шел перед пароходом, как кружил, какие рисунки рисовал, было видно, что он приглашает пароход следовать за ним. Первым это понял капитан и поверил дельфину. Дельфин провел пароход между камнями и рифами просто шутя, без напряга…
– Дельфин-лоцман, – вставил Пургин.
– Скоро о дельфине узнали все капитаны, ему дали кличку Белый, подкармливали, задаривали.
– Кличка без выдумки.