За год до победы: Авантюрист из «Комсомолки»

– Уехал Пургин, – сказала она в воду, темному четкому пятну, застывшему на дне, – сказал, что вернется, но он не вернется. Не вернется товарищ ни к тебе, ни ко мне.

Она думала, что дельфин не слышал ее – лежал в воде, как в глухой вате, ничего не ощущал, а он услышал Риту и в ответ вяло, совсем по-собачьи, шевельнул хвостом.

– Рыбой теперь тебя буду кормить я, – сказала Рита, – разведаю, где Пургин покупал рыбу, и буду покупать. Это, кажется, на берегу, за санаторием, от шашлыков налево…

Она еще что-то говорила, совершенно незначительное, пустое, словно бы это была и не она, потом, замолчав, удивилась своим речам: какой-то необязательный набор слов. Даже стыдно – ведь она комсомолка, идеологически подкованный человек, в международном положении разбирается, речи товарища Сталина знает – может даже шпарить наизусть, и положение внутреннее ей хорошо знакомо – движение колхозников и рабочих, выплавка стали в цифрах и уборка картошки в пудах – все это она хоть сейчас может выложить… Чего же она так раскисла?

– Ну все, – Рита поднялась на ноги, отряхнула складчатую светлую юбку, объявила: – Жизнь продолжается!

Она едва сделала пять или шесть шагов к каменным ступенькам, скрытым ивой, как дельфиненок стремительно поднялся со дна, хлопнул хвостом, зачмокал, зафыркал печально – он все понял, он не верил, что человек, которому он доверился, уехал, надеялся его увидеть, но тот, выходит, действительно уехал и дельфиненок, как эта девушка, остался один. Был у него друг и не стало друга.

Послышался сиплый слезный звук, Рита оглянулась: неужели дельфины могут плакать? Неразумные же существа! Хоть и говорят о них, что это – морские люди, люди с плавниками, добряки и разбойники, случайно обретающиеся в воде, а не на земле, рассказывают разные разности, и Рита сама их рассказывала и всякий раз подчеркивала, что дельфины разумны, но внутри самой себя сомневается – так ли уж они разумны? Если были бы разумны, то местные ухари-рыбаки не резали бы их на шашлычные кубики и не кормили бы курортный люд аппетитным блюдом под названием «шашлык рыбный». Из человечины шашлыков, например, не делают. Тьфу, да что за дурацкие мысли рождаются в голове?

В конце концов, и она переможет, переживет отъезд Пургина, и по-щенячьи привязавшийся дельфиненок тоже одолеет свою странную рыбью тоску.

Она нырнула под низкие сырые ветки и в тот же миг услышала глубокий хриплый вздох, шум и тупой звук, какой рождает туго набитый мешок, когда его кидают на берег. Острая обжигающая ледышка возникла у нее в груди, и Рита повернула обратно. На песке, чуть ли не вымахнув на середину берега, лежал дельфиненок.

Рита бросилась к нему:

– Ты что наделал? Что ты наделал? – забормотала она бессвязно, не думая о том, что бормочет, – ее поразило даже не то, что дельфиненок выбросился на песок, не сам факт оглушающей тоски, которая неведома даже человеку, а то, что из глубоких порезов на теле дельфиненка била красная, совсем как у человека красная и теплая кровь. – Ты что наделал? – Рита попыталась приподнять дельфиненка, но он был тяжел для нее, из дыхала прямо в лицо ей выбрызнула струйка крови, Рита ухватила дельфина за хвост, напряглась так, что в ушах у нее лопнула гитарная струна, родился назойливый больной звон, и сдвинула дельфиненка с места.

Плевать на то, что уши раскалывает противный электрический звук, главное, она тащит эту дурную рыбину к воде. Сумеет дотащить – рыба будет жить, не сумеет – умрет. Как его прозвал Пургин? Пургин вообще был большим умельцем по части кличек – всем приделывал, дельфиненку прилепил тоже. Как он его назвал? Тузик, Тофик, Прилипала, Фрондер, Дрейк, Морская собака? Или как-то еще? Нет, этого Рита не помнила.

Значит, как-то еще. Он и ее тоже прозвал, но своей клички Рита не слышала, орденоносец Пургин был осторожен, на мелочах не попадался.

Торо, Индеец, Тюбик, Шапошник! Как же все-таки Пургин прозвал это дураковатое морское чадо? Рита до крови закусила нижнюю губу, взмолилась неведомо кому – не Богу, конечно, как всякая комсомолка, она Богу не верила, хотя нутром своим, чем-то загадочным, сокровенным, тщательно сокрытым в глуби, под самой душой, чувствовала: напрасно не верит, верить надо, если не в Бога, то еще в кого-то, очень светлого, в Сталина, например, но лучше в Бога, – «Помоги, помоги стащить рыбу в море!».

Неведомый взял мольбе – Рита стащила окровавленного и, похоже, беспамятного, совсем ушибленного дельфиненка в воду.

Тот неподвижным бревнышком лег на дно и очень скоро очухался, зашевелил плавниками, согнул хвост, приподнялся малость, чтобы дыхалом захватить свежего воздуха, и снова лег на дно.

– Совсем сдурел! – ругала его Рита. – Зачем ты это сделал?

Ничего не мог ответить дельфиненок в оправданье, он лежал у кромки берега оглушенный, чумной, пускал пузыри, сопел, да думал, что же такое с ним произошло и почему его предал человек, бросил, ушел, даже не оглянувшись?