Этот пост Харуна скрыла под кодом из четырех цифр. Я вводил разные комбинации, но в конце концов махнул рукой. Меня, конечно, терзало любопытство, но я решил, что попробую снова в следующий раз. Пролистнул дальше.
Следующая запись завершала дневник.
Она оставила ее вечером после нашего последнего разговора.
Видимо, написала после того, как я ушел домой.
18 ноября.
Я потеряла сознание. Говорят, чуть не умерла.
Написала Акито-куну и Ае-тян, и они приехали.
Даже удалось с Акито-куном поболтать с глазу на глаз. Мы поговорили о том, как познакомились. Предавались прекрасным воспоминаниям.
Он рассказал о человеке, который прожил еще десять лет после того, как врачи пообещали ему всего год. Хочу так же, поэтому решила каждый день бороться с болезнью.
Перед сном написала письма. Маме, Акито-куну и Ае-тян. Спрятала в альбоме.
Акито-куну в конце письма рассказала о своих чувствах. Уверена, он догадается, о чем я говорю. Я сделала так, чтобы никто больше не понял, только мы с ним. Хотя он порой такой твердолобый, может, и не сообразит. Надеюсь, что да.
Добавлено 18 ноября, 22:33.
Перечитала дневник.
Что будет с блогом, когда я умру? Исчезнет или так и останется висеть, никем не прочитанный? В любом случае жалко. Поменяла название. Может, Акито-кун с Аей-тян когда-нибудь найдут.
Это день нашего последнего разговора? Я думаю, если бы не тот раз, я не согласился бы на операцию. Спасибо тебе огромное, Харуна! Если бы не ты, я бы уже умер.
Ты такая молодчина, что каждый день боролась с болезнью. Отдыхай.
И спасибо, что сменила название блога. Я правда нашел.
Ты про то самое письмо? Вернусь домой – еще раз перечитаю.
Я прокомментировал все записи. Когда писал под последней, не удержал слез.
Показалось, как будто мы еще раз встретились.
Если честно, про «чувства» в письме я толком не понял. Ни я, ни Харуна так ничего и не сказали друг другу до самого конца.
Эпилог
А вскоре госпитализация подошла к концу.
Встречать меня приехали и отец, и мама, и Нацуми. Когда возвращались домой, родители заняли передние сиденья, а нас с сестрой посадили сзади. Нам предстоял долгий путь: около четырех часов. Давно мы уже не путешествовали всей семьей на такие расстояния.
– Слушайте, раз Акито поправился, мы теперь можем куда-нибудь съездить? – спросила Нацуми, подавшись вперед.
– Можем… Только он же не вылечился насовсем. Посмотрим, как себя будет чувствовать, – спокойно ответил отец, и наши глаза встретились в зеркале заднего вида.
Я тут же отвел взгляд на проплывающие мимо пейзажи. Машина свернула на высокоскоростную трассу.
– Да я в любой момент готов. Хоть на источники, хоть в парк развлечений, – отозвался я, застегивая ремень безопасности.
– Правда?! – тут же оживилась Нацуми. – А когда мы поедем? Бабушку тоже скоро выпишут, давайте с ней вместе!
– Можно на следующих выходных или на весенние каникулы. Как ты, Акито?
– Да не против.
– Куда поедем? – с улыбкой поинтересовалась мама, и Нацуми тоже весело рассмеялась. Добрую улыбку я разглядел и на лице отца через зеркало.
Больше до самого дома разговор не прерывался, и в салоне стало по-настоящему уютно.
Я впервые рассказал семье про Харуну. Все-таки целых четыре часа – этого с лихвой хватило на всю нашу историю от первой до последней встречи. Я то смеялся, то плакал. Семья слушала.
Показалось, что вернулись те светлые дни, когда мы все так дружно ладили.
В школу я снова пошел в середине февраля.
Слух о том, что у меня больное сердце, уже расползся по классу. Оно и понятно: я же не появлялся целый месяц после каникул, и родителям пришлось поговорить с учителями. Хотя о прогнозе на остаток моей жизни мы умолчали.