– Когда у нас были хоть какие-то деньги, мы их тратили на билеты в консерваторию или в Большой театр. Разумеется, мы не собирались стать профессиональными музыкантами или музыкальными критиками, В музыке мы открывали огромный мир чувств, человеческих дерзаний, страданий, восхождения к истине и добру. Музыка будила в нас стремление проявить как-то себя, выявить свои возможности. Меня увлекал мир человеческой мысли, сознания; Пончик видел свою задачу в том, чтобы принести непосредственную практическую пользу людям; познание природы во имя благосостояния человека – так примерно можно назвать его позицию. Помню, как у нас разгорелся ожесточенный спор, в котором я отстаивал значение философии и, в частности, указывал на роль древнегреческого философа-материалиста Гераклита в истории человечества, а Пончик и Володя Иллеш в пылу полемики утверждали, что вся философия – ничто по сравнению с аммонитами, вымершими морскими животными, чьи окаменевшие остатки геологи обнаружили в отложениях юрского периода.
В нашем доме жили многие известные, знаменитые люди – писатели, военачальники. Отец Пончика, Александр Малышкин, уже при жизни (он умер в 1938 году) получил признание как классик советской литературы. Однако ни капли хвастовства не было в Юре.
Впрочем, это было характерно и для большинства ребят в доме и для их родителей. Помню, еще малышами мы бродили по всему дому гурьбой по шесть-семь человек, могли зайти в любую квартиру (двери квартир у нас не запирались). Забредали к Юрию Олеше, Эдуарду Багрицкому, Николаю Асееву... Нам и в голову не приходило, что эти люди чем-то отличаются от тех, которых мы видим на улице. А они нас всегда радушно встречали, угощали чаем, конфетами...
Дружбой с Пончиком дорожили все, ценили ее высоко, видели в нем замечательные человеческие и творческие качества, и как-то само собой разумелось, что у Пончика – славное будущее...
«Перешел из парашютистов во взвод автоматчиков. Мы перешли туда вместе с Миловзоровым, одним москвичом из нашего класса. В нашем взводе человек 30‑40. Преподают недавно окончившие эту же школу ребята, наши однолетки, а иногда одноклассники. Все они уже сдали на старших сержантов, учат нас и получают жалованье. Такой же чин получим и мы через полтора-два месяца. Изучили все автоматическое оружие, тактику автоматчиков, общие дисциплины, а также приемы бокса и дзюдо. В выходные – учеба в поле. Летом будут походы.
Сегодня я и Миловзоров несем караульную службу. С 8 утра до 8 часов завтрашнего утра с четырехчасовыми перерывами для еды мы стоим на посту в школе. У нас винтовки с холостыми патронами, а у начальника караула – наган с боевыми. Я доволен, что попал в автоматчики, может быть, на фронт скорее попаду».
«В Артил. Академии слушали сегодня вторую лекцию: «Оружие, состоящее на вооружении германской армии». Академия прекрасно обеспечена трофейными образцами. Воентехники подробно объясняют строение пистолетов, винтовок, пулеметов нашего противника. Советские ППД, ППШ, СВТ и пр. и пр. выглядят сделанными грубее немецких. И все-таки мы гоним с нашей земли фрицев с этой техникой. Видно, иметь хорошие пистолеты – это еще не все...»
«Ходил в военкомат с бумажкой из школы переводчиков. Выгнали. Сказали, что год еще не призывной».
«Я выбрал выход. Пошел добровольцем во 2-е Харьковское танковое училище, находящееся в Самарканде. Сейчас там начался набор на курсы командиров танков и танковых взводов. По здоровью и возрасту прошел, в протоколе написали «годен» и «принять». Осталось пройти мандатную комиссию. Через пару дней, а может быть, и раньше расстанусь со своей «штатской жизнью». Жалко маму, она останется одна... Но что поделаешь, время зовет, так нужно. Я знаю, какую опасную военную профессию выбрал, и знаю, что может случиться... Но ТАК НУЖНО!» [74]
Публикацию подготовил Ст. Никоненко