За годом год

Антония с Пепитой накрыли на стол.

— Ну, а когда вы поженитесь?

— Видно, не скоро. Вот как освободится его квартира, — сказала Пепита, кивая на Хоакина.

— Ну, значит, не очень скоро.

— Ждать никаких сил нету. — Пепита сокрушенно махнула рукой. — Я не хочу оставаться старой девой.

— А у нас вышло не так плохо, как предполагали. Как говорится, риск благородное дело, — сказала Антония, намазывая маргарином кусок хлеба.

— Да, все это верно. Но ходить чуть ли не как дикари, в набедренной повязке, — это не для меня. Сами знаете, в доме, где нет муки, одни муки, — сказал Хоакин.

— Ну, дорогой, я ко всему привыкла, не думай, что меня пеленали в шелковые пеленки. Да кроме того, мои родители нам помогут.

— Твой отец замечательный человек, Пепита. Но ведь не могу же я быть на твоем иждивении! Твои родители сами не ахти как живут.

— А как Мария? И остальные? — спросила Антония у Хоакина.

— Как всегда. Мария стала пить еще сильней, льет, как в бочку. Аделита, девочка фалангиста, ходит в школу, болтает без умолку, как сорока. Меня она очень любит.

— А что делает Ауреа? — в свою очередь спросил Хоакин.

— О тетке я уже давно ничего не знаю. Однажды пришла с моим братом навестить нас. Что-то у нее не в порядке, все лицо покрылось прыщами, — ответила Антония. — По-моему, ее дружок-мясник не очень-то чистоплотный, а она болеет, видно, женской болезнью.

— У него сифилис, — сказал Луис.

— А-а.

— Педро, как всегда, занимается своими делишками. В один прекрасный день угодит в тюрьму. Мне его очень жалко, больно он хороший парень.

Антония поднялась с кровати, на которой сидела, чтобы убрать со стола. Она поставила чашки на пол рядом с пишущей машинкой. Подойдя к балкону, открыла дверь.

— Видели, какая отсюда панорама? Вон там, внизу, Арройо Аброньигаль. А тут потихоньку-полегоньку прямо по шоссе можно добраться до Барахаса. Хуже всего шум от транспорта. Пока не привыкнешь, глаз ночью не сомкнешь. Днем-то хорошо, развлечение, высунешься и смотришь, как бегут битком набитые трамваи из Пуэбло Нуэво и Канильехаса… И еще тут проезжают катафалки на кладбище.

— Видите, какая у меня веселая и забавная женушка, — рассмеялся Луис.

— А по воскресеньям, когда бывает коррида, вся арена заполняется народом и оттуда раздаются крики, шум, музыка… Я, наверное, глупая, но стоит мне увидеть пикадоров на своих конях и услышать, как кричат зрители, все во мне переворачивается, даже объяснить трудно. Будь я мужчиной, наверняка пошла бы в тореро, ну, конечно, не насовсем. А знаете, я ни разу не была на бое быков. Помню, в детстве, в деревне, меня водили на какое-то жалкое подобие корриды…

Антония умолкла, задумчиво глядя на улицу. Луис неторопливо закурил.

— Да, наш квартал забавный. Здесь полно всяких забегаловок, куда заходят люди, возвращающиеся с похорон. Это квартал менял, скупщиков, ростовщиков, ссужающих из тридцати процентов, проституток с площади возле стадиона, цыган. Кишат, точно муравьи. Тут тебе и бары, и погребки, и притончики, где играют в лягушку, и тиры для стрельбы, и рулетки, где никто никогда не выигрывает, и грязные харчевни, где подают неизвестно из чего сделанную яичницу. Полно чистильщиков сапог, которые целыми днями нежатся на солнышке, сидя на своих ящиках. И даже имеется школа тауромахии для туристов, — рассмеялся Луис.

Они еще долго стояли на балконе, рассматривая прохожих, возвращавшихся домой. Трамваи, набитые пассажирами, медленно ползли вверх по крутой улице Вентас.

— Ну, пойдем, Хоакин? — сказала Пепита.

— Да, нам далеко.

— Навещайте нас чаще.

— Как-нибудь обязательно зайдем.

Стоял тот волшебный час вечера, когда таинственные тени становятся сообщниками влюбленных.

— Ох, как я завидую этим женатикам, — пробормотала Пепита.

— Ничего, скоро и мы поженимся. Время летит незаметно.

— Больно долго мы ходим в женихах и невестах…

Молодые влюбленные, взявшись за руки, печально побрели по кольцевой аллее, окаймлявшей арену для боя быков на Вентас.

* * *

Когда Рамиро закончил работу, было уже семь часов вечера. Поспешно сбежал он с пятого этажа по широкой мраморной лестнице, держась за золоченые металлические перила. Выскочив на улицу, взглянул на небо. Солнце закатывалось за дома на проспекте Принцессы. Зарево заката играло на стенах домов, в стеклах окон, заливая все вокруг оранжевым светом.

День выдался жаркий, но к вечеру пролился легкий дождичек. В воздухе чувствовалась приятная влажность, освежавшая листву на деревьях площади Испании.

Рамиро, засунув руку в карман брюк, перебирал мелочь. Нащупал ключи.

Снова пошел дождь. Капли падали медленно, как бы нехотя. На небосводе, словно прочерченная циркулем, засияла радуга. Рамиро, глядя в небо, вспомнил песенку, которую распевал в детстве: «Дождик, дождик, пуще, дам тебе я гущи!»