За голубым сибирским морем

Парень величал Грибанова «товарищем журналистом», доложил, что фамилия его — Навышин, зовут его вообще-то Константином Сергеичем, но в селе слово «Сергеич» упоминают редко, только при заполнении денежных документов. Он с гордостью сообщил, что вот уже два года водит «газушку» и что автодело начал изучать еще в семилетке.

Говорил с юношеским задором и быстро, словно боялся, что его перебьют, и замолкал только в те короткие секунды, когда открывал дверку кабины и, высунувшись по пояс, осматривал заднее и переднее колеса.

Костя доволен был, что в кабине сегодня есть пассажир: надоело ему одному ездить. В прошлом году они ездили втроем: экспедитор, грузчик и он, шофер. А потом на собрании членов кооператива кто-то предложил ликвидировать «пассажиров». Согласились. Теперь товары Костя получает один (он же сам член кооперации!), а грузчиков берет на базе.

…Совсем стемнело. Дорога стала еще хуже. Дождь все лил и лил. По ветровому стеклу извилистыми ручейками текла вода. Она мешала смотреть на дорогу, по которой все время прыгали, то сокращаясь, то вытягиваясь, два пучка света от фар. Костя теперь уже не говорил так много, как днем, бросал лишь отдельные фразы, вроде: «Тут опять ключевина проклятая», «Пришла весна, снова вспоминай доротдел»…

— Ну, вытягивай, матушка, — подбадривал он свою «газушку».

Когда начался крутой подъем, Костя высунулся из кабины, посмотрел на дорогу, потом включил первую скорость и добавил газу. Машина пошла вперед, но медленно, неуверенно. Колеса срывались, буксовали. Дождь в это время, как назло, полил еще сильнее, низвергаясь перед радиатором шумным водопадом.

— Последнее выливает, — крикнул Костя, — закатывает, как в тропиках.

В это время мотор начал чихать, стрелять и — остановился. Машину потянуло назад, под гору. Костя нажал на все тормоза, но грузовик продолжал медленно сползать. Тогда Костя ругнулся и с силой крутнул баранку. Машина свернула с дороги, мягко о что-то стукнулась и остановилась.

Через минуту Костя, стряхивая с себя воду, влезал в кабину, торжествуя:

— Удачно. Заднее колесо в пень уперлось. По дороге уползли бы далеко, а там — в лепешку. Н-ну и ну!..

Он снял с головы кожаную шапку, в каких летчики ходят, вывернул ее, сухой подкладкой вытер лицо и снова заговорил:

— Мотор перегрелся. Остынет — двинем дальше. А дождь-то стихает, я говорил, последнее выливает. Дьявол. Конец мая, а здорово холодит. Кабы на черемуховый цвет мороз не грянул. Здесь бывает. Край наш суровый. Недаром сюда Чернышевского закатали.

…Уже больше часа буксовали. Дорога в этом месте была глинистая. Машина задними колесами елозила из стороны в сторону, вперед не двигалась.

Костя то включал мотор, то выключал, раскачивая полуторку, но толку от этого не было. Тогда Грибанов открыл дверку кабины и прыгнул в темноту. Костя подал Павлу свой фонарик, тот повесил его на грудь и пошел от дороги.

Лучик фонарика нащупал кучку сучьев. Грибанов нагнулся, сгреб их, отбросил — гнилые. Снова стал искать.

Таскал сучья, подкладывал их под колеса, а потом наваливался плечом на кузов и кричал: «Давай, давай…» Машина то медленно ползла вперед, то останавливалась, и тогда ее колеса снова скользили, как по вазелину, бешено крутились, обдавая Грибанова водой и грязью.

Одежда вымокла, вода проникла даже в голенища и сейчас неприятно холодила ноги. А тут еще выяснило и потянуло холодом.

На помощь Павлу пришел Костя. Забравшись дальше от дороги, в тайгу, они нашли две длинные, сухие сосенки, приволокли их. Вершинами вбили их под скаты задних колес.

— Ну, теперь пойдет. Сцепление сильное, — уверенно заявил Костя, садясь за руль.

Мотор взвыл от надсады, машина дрогнула, подалась вперед, пошла. Павел еле успевал перебрасывать жерди, подкладывать их под колеса, бежал за кузовом и кричал:

— Давай, давай, пошел!..

Но вдруг мотор предательски зачихал, захлопал и смолк.

Костя посмотрел на щиток, сплюнул:

— Все. Пробуксовали бензин. Вот чертов прижимало!

Павел не понял его, переспросил:

— Что прижимает?

— Да нет, это я о завхозе. Все жмется. Говорил, мало бензина, в резерв давай, нет. Вот и приехали. И до базы-то рукой подать.

Костя долго ворчал и на себя, и на завхоза, поклялся завтра же поставить вопрос перед председателем сельпо, извиняющимся тоном высказал сожаление, что не сумел «аккуратненько» доставить Павла, потом, поразмыслив о чем-то, махнул рукой и полез под сиденье. Он извлек оттуда солидный сверток с харчами, стал угощать Грибанова.

Павел с аппетитом ел мягкий ржаной хлеб деревенской выпечки и вареное мясо. Костя тоже жевал энергично, причмокивая. Говорили мало. После беспрерывного рева мотора приятно было посидеть в тишине. Дождь уже перестал, только тяжелые капли, падая с деревьев, изредка стучали по брезенту кабины. Под машиной весело журчал ручеек, сбегающий с дороги. От этого воркования воды хотелось спать, но мокрая одежда назойливо давала о себе знать: Павел начал вздрагивать. Он подумал: «Хорошо бы сейчас очутиться дома, попить горячего чаю, забраться в теплую, нагретую телом Ани постель и в сладкой истоме заснуть».