За голубым сибирским морем

«Может, отметить только положительное? — размышлял Павел. — Односторонне получится. Значит, говорить начистоту? Но тогда… и редактора, и заведующих отделами, и ответственного секретаря задеть придется…»

Быстро, мелкими, упругими шагами вошла Люба Бондарева. Она на ходу кивнула Павлу, села за свой стол. Не отрывая взгляда от кругленького зеркальца, поправляя прическу, Люба спросила было Павла, как дежурилось, но тот не успел ей ответить: в комнату влетел Володя Курбатов. Он подошел к Любе, нежно, двумя пальчиками взял ее руку и, согнувшись в три погибели, чмокнул. Люба вырвала руку и с размаху стукнулась локтем о спинку стула.

— Фу, черт лысый, — сморщилась она и засмеялась. Ее большие темно-коричневые глаза весело поблескивали.

— Ага, Шмагину так можно, а мне…

— Если б тебя встречали…

— Шмагина встретили, да? — поинтересовался Павел.

— О, шумная была встреча, — ответил Володя.

Наверное, долго бы еще делились впечатлениями, но в дверь заглянула курносая рассыльная, сказала:

— На летучку.

Уже идя в кабинет редактора, Грибанов решил: «Скажу правду, но не всю. Зачем обострять отношения». И оттого, что принял наконец решение, ему стало сразу легко.

Так он и поступил. Сказал о хорошем в газете, назвал некоторые недостатки. Но когда уже садился на место, у него невольно вырвалось:

— Со многими замечаниями дежурного товарищ Ряшков ночью не согласился, кое-что в газете осталось неисправленным. Есть пища для «тяп-ляп».

— Это с вашей точки зрения? — спросил Ряшков.

— Н… ну, разумеется, я ни с кем не консультировался. — Павел вдруг покраснел. — Что же я… У меня, по-вашему, своего мнения не может быть. Но ведь правда, что в газете остались крупные огрехи? — Тут он шумно развернул свои полосы. — Вот послушайте, товарищи, что в газете напечатано: «Они успешно справляются с работой двух совмещенных профессий» или: «Он не чутко относится к пожилым труженикам, потерявшим способность трудиться». Дошла до читателя и такая клякса: «Вот доведу печь до ремонта и — в Одессу, на отдых». Это слова сталевара. Он хотел сказать, что в отпуск пойдет только тогда, когда закончит кампанию мартена. А у нас получилось, что сталевар пытается разрушить печь.

Грибанов распалился и последние слова произнес почти со злостью:

— Словесные выкрутасы родились в отделах, в этом повинны мы, журналисты, а вместе с нами — и ответственный секретарь. Его правка последняя. Куда смотрел? Но уж если ошибку заметили на столе редактора — ее следует устранить, надо редактировать: исправлять, улучшать, а не просто подписывать. Иначе… иначе это будет уже не редактор, а… подписыватель.

Все переглянулись. Некоторые не сумели спрятать улыбки. Павел понял, что наговорил много лишнего. «И что бы в этот миг прикусить язык!» — злился он на себя.

После небольшой паузы Ряшков спросил:

— Кто желает высказаться?

Слово взял ответственный секретарь. Он бегло просмотрел страницы газеты, пригладил торчащий на макушке хохолок, начал:

— Правильно говорил Грибанов. Некоторые материалы не отшлифованы. Почему? С колес работаем. Сейчас! — макет составлять, а из чего? Нет материалов. Опять спешка, опять ошибки.

— Это не ново, — вздохнул кто-то.

— Вот именно, «не ново», — вскипел Армянцев. — Без конца говорим, а толку… Где запас? Две статьи промышленного отдела, подборка отдела культуры и несколько информаций. Даже «писем в редакцию» нет! У сельскохозяйственного — ни строчки, хотя весна в разгаре. О решении Пленума ЦК забыли. Пошумели и успокоились.. — Сергей Андреевич злился, весь вспотел.

Встал редактор. До этого он все время сидел, курил. Как всегда, с жадностью вдыхал в себя дым и, широко раскрывая рот, залпом его выдыхал. После каждой затяжки откусывал кусочек мундштука папиросы, скатывал его в комочек и бросал в угол.

— Я скажу пару слов, — начал он, широко расставив на краю стола руки. — Несколько замечаний по поводу выступления дежурного, товарища… — раздался звонок, редактор поднял трубку. Мембрана так затарахтела, что Ряшков отдернул трубку от уха. Звонила его жена:

— Ты слышишь? Объездила все гастрономы. Одна соленая рыба. Слышишь?

— Послушай, у меня совещание.

— Я твои совещания жарить не буду! — Ряшков опять отдернул трубку, поморщился. — Звони на базу.

— Ну, потом, потом, — сказал он и швырнул трубку на рычаг.

Продолжительные звонки долго еще не прекращались, но редактор отодвинул телефон от себя подальше и к трубке больше не касался.

— Так вот по поводу выступления товарища Грибанова, — снова начал Ряшков. — В общем-то говорил он правильно. Но…

«Но… конечно, переборщил, — мысленно соглашался Грибанов. — Подписыватель! И слово-то какое выдумал. Может, извиниться. Тогда что же, критика с реверансами?»

А редактор продолжал:

— Кое в чем обозреватель… Ну да это мелочи. Ничего. Человек он у нас новый. И вообще, нам надо действительно подтянуться. Вот и насчет запаса здесь говорили. Правильно. Работаем с колес. Это безобразие. Надо исправить положение.

…В коридоре давно уже стихли возбужденные голоса, а Иван Степанович Ряшков все еще смотрел на дверь, стиснув зубы.