За горами – горы

Самого его в Гаити сейчас не было – ему пришлось отправиться в Европу на научную конференцию. Глава фонда Сороса попросил его принять участие, и он не смог отказаться. В данный момент он находился, представьте себе, в одном из замков Германии. Но его молодые коллеги из двух лучших в мире университетских клиник были, несомненно, превосходными врачами и, насколько я мог судить, предусмотрели все, что только можно. По горло занятая организационными вопросами, Серена не сомкнула глаз минувшей ночью. Теперь она вслух сверяла сделанное со списком задач и еще не закончила, когда мы сели в самолет.

Девушки планировали по прибытии в Порт-о-Пренс получить визу для Джона, затем отправиться на машине в Канжи и на следующий день забрать мальчика в Бостон – он должен был лететь первым классом вместе с Кароль. Фармер, всегда стремившийся сэкономить, чтобы потом больше потратить, прислал по электронной почте распоряжение не покупать билеты первого класса за деньги, а воспользоваться его богатым запасом миль, накопленных за счет постоянных перелетов.

Первая часть плана проходила гладко, в основном благодаря Ти Фифи. Эта дама была одним из старейших и ближайших друзей Фармера в Гаити, и на нее он смело полагался в решении любых задач. Фармер называл ее гаитянским крестным отцом. Ти Фифи была маленькая, тихая, все время улыбалась. Встретив нас в аэропорту, она сообщила, что ей удалось оформить гаитянский паспорт для Джона. Но сначала ей пришлось подделать свидетельство о рождении. Серена сказала:

– Если будете подделывать еще одно, можете назвать его маму Иоландой?

Все рассмеялись. Сам я почему-то не испытывал ни подобающей решимости, ни сопутствующего ей нервного напряжения. Меня тянуло погрузиться в отпускной настрой, словно нам предстояло всего лишь поучаствовать в безобидном высоконравственном приключении, не сулившем никаких отрицательных эмоций. Американское консульство выдало визу без промедления. Ближе к вечеру мы уже двигались на север, в сторону Канжи, в пикапе, принадлежавшем “Занми Ласанте”.

Около года назад я видел у подножия Морн-Кабри, где кончался асфальт, табличку, оповещавшую о грядущем ремонте Национального шоссе № 3. Теперь же ее покрывала ржавчина, облетающая с креплений, но все равно табличка была в лучшем состоянии, чем дорога. Несколько валунов, лежавших у подножия горы, кто-то передвинул с места на место, но ни метра дороги не выровняли и не заасфальтировали. Все экскаваторы и бульдозеры исчезли, только одна машина, забравшаяся примерно на треть пути вверх по склону, стояла там и потихоньку загнивала.

– Что случилось? – спросил я Ти Фифи.

Она пожала плечами. До нее, мол, доходили слухи, что европейские и южноамериканские подрядчики то ли просадили все деньги, то ли украли.

На горной дороге перевернулся старый потрепанный пикап и перегородил путь. Образовался затор из тап-тапов и грузовиков, вокруг покойного пикапа суетилась толпа.

После бурных споров и нескольких неудачных попыток, при которых нескольких человек чуть не раздавило, пикап общими усилиями оттащили на обочину. Все это заняло немало времени. В “Занми Ласанте” мы добрались уже в полной темноте и, с облегчением ощутив под колесами гладкий асфальт, я вновь поддался приятному чувству покоя и безопасности, но на сей раз совсем ненадолго. Серена и Кароль тут же поднялись в Детский павильон. Помещение будто бы изменилось с тех пор, как я был тут в последний раз. Больница выглядела уже не такой чистой, стены – не такими белыми, вроде бы тут стало жарче и мух прибавилось. Но, скорее всего, перемены мне примерещились – секрет заключался в отсутствии Фармера. Без него больница словно утратила атмосферу надежности. А вид Джона на больничной койке поверг меня в шок.

На снимках, сделанных месяц назад, он выглядел просто больным. Теперь же его руки и ноги отощали до предела, просматривалась каждая косточка. А локтевые и коленные суставы казались слишком большими на фоне усохшей плоти. Ему сделали трахеотомию. Шея вокруг торчащей посредине трахеостомы сильно распухла, язык вываливался изо рта. Мальчик ерзал в постели, явно пытаясь избавиться от давления на шею. Он издавал булькающие звуки – слизь забивала дыхательные пути. Медсестра вычищала слизь электрическим отсосом. Вдобавок ко всему у ребенка был жар.

Я не сразу смог взглянуть на него снова. Стал осматриваться в помещении, и мой взгляд уперся в колыбельку возле лестницы. В ней лежала крошечная девочка с квашиоркором – глаза огромные, как у перепуганного лесного зверька. Я посмотрел на мать Джона, истощенную темнокожую женщину. Она сидела у кровати, уставившись в пространство, ее лицо абсолютно ничего не выражало. Покосившись на Серену, я заметил, что и она отводит взгляд – уставилась, поджав губы, на стену над койкой. Она молчала долго, кажется, несколько минут прошло. Потом, взъерошив себе волосы пальцами, произнесла:

– Так. Надо выяснить, отчего у него температура, какие ему дают лекарства.

Она начала листать историю болезни, а Кароль тем временем подошла к Джону.