За горами – горы

Оказалось, что больному дали в Канжи нечеткие инструкции и, кроме того, он не получил стандартной денежной помощи. Однако же лекарство он принимал без перерыва, что Фармер был рад слышать. Миссия выполнена. Фармер удостоверился, что лечение не прерывалось.

Мы пошли назад. Я поскальзывался и съезжал вниз по тропинкам за спиной у Фармера.

– Кто-то счел бы, что дело не стоило пятичасового похода, – сказал он мне через плечо, – но это абсолютно бесценно – убедиться, что система работает.

– Конечно, – согласился я. – Но кто-то спросил бы: как можно ожидать, что другие последуют вашему примеру? На это что бы вы ответили?

Он обернулся и, мило улыбаясь, сказал:

– Идите к черту! – Но тут же менторским тоном поправился: – Нет. Нужно сказать так: необходимо воспитывать во врачах и медсестрах внутреннюю потребность посвящать всего себя пациентам и, в частности, полному излечению больных туберкулезом. – Он задорно улыбался, лицо его светилось. В эту минуту он казался совсем юным. – Другими словами, идите к черту.

Мы снова двинулись в путь, и Фармер продолжал, обращаясь ко мне через плечо:

– И если нужно идти пешком пять часов, выдавать больному молоко, кусачки для ногтей или изюм, радио, часы – значит, нужно. Почему в Нью-Йорке мы тратим 68 тысяч долларов на одного туберкулезника, а здесь, если вы начнете выдавать больным радио и часы, международное здравоохранение тут же обвинит вас в создании слишком дорогостоящих проектов? Если больной говорит, что ему нужна Библия или кусачки для ногтей, – ради бога, в чем проблема!

Я с трудом спускался с очередного обрыва, когда из рощицы внизу донесся какой-то шум: громкий крик, потом шиканье, потом снова крик. Через несколько минут мы увидели площадку для петушиных боев. Загон окружала плотная толпа мужчин в соломенных шляпах, грубых штанах и рубахах; на ногах – рваные кроссовки, резиновые шлепанцы, старые коричневые туфли без шнурков. Рядом разместились два продавца еды – конкуренты. Другие двое расставили доски для игры в кости; кубики смешивались в сосуде, напоминающем чайник викторианской эпохи. Женщины там тоже были, но держались с краю. Народ расступился, чтобы дать Фармеру место у перил. Он постоял немного. Петухи ходили кругами, примериваясь. Потом один бросился в атаку, хлопая крыльями, и Фармер отошел.

Он переместился под деревья, и там вдруг откуда ни возьмись появились два металлических стула, красный и синий, с драными клеенчатыми сиденьями. Это всегда случалось, когда я ходил с Фармером по деревням: откуда-то появлялись стулья, один для Докте Поля, другой для его блана. Мы сели, и в ту же секунду нас окружили женщины. Их было не меньше дюжины: и пожилые, и хорошенькие девушки в сарафанах с одной порванной перемычкой. Одна женщина среднего возраста, с красивым лицом, но без нескольких передних зубов, облокотилась о дерево и что-то негромко говорила Фармеру. Другие стояли под деревьями или сидели на земле неподалеку, некоторые тоже время от времени с ним переговаривались. Одна женщина сообщила, что им тут нужен еще один медработник, но в целом они пришли просто поболтать. Широко распространено мнение, будто в деревнях люди неразговорчивы, но где найти такую деревню, мы пока не знаем.

Я был измотан, одежда на мне промокла от пота, мысли блуждали. Я думал о стульях, на которых мы сидели: представлял, как их выбросили при обновлении офисов где-нибудь в Миннеаполисе или Майами и какой долгий путь они проделали до этой деревни. Мне казалось, я понял, почему эти женщины, вместо того чтобы смотреть, как положено по субботам, национальный спорт – бой петухов, собрались вокруг Фармера и потихоньку болтают с ним о том о сем своими низкими певучими голосами, неторопливо растягивая слова. Несколько лет назад Фармер прибавил к своей растущей медицинской программе проект по здравоохранению, предназначенный специально для женщин, но поскольку гинеколога среди персонала не было, он наскоро освоил эту специальность самостоятельно и какое-то время практиковал здесь. По-видимому, многие из присутствующих прошли у него первый в своей жизни гинекологический осмотр. Он рассказывал им о регулировании деторождения и предлагал противозачаточные средства тем, кто хотел. Шум и крики с петушиной площадки, кажется, достигли апогея, но все это словно происходило где-то вдали. Я чувствовал, что вот-вот засну, что я уже заснул, убаюканный женскими голосами.

Остаток обратного пути был в основном под гору, хотя и подъемы еще встречались. Я с трудом выбрался из очередного оврага. Фармер, как всегда, уже ждал меня. Он стоял на краю обрыва и смотрел вдаль. Вид отсюда открывался необыкновенный. Прозрачный занавес дождя и туч, снопы солнечных лучей охватывали желтые горы перед нами, и желтые горы за горами, и озеро Пелигр. Раньше зрелище показалось бы мне живописным, но не сегодня. Может быть, я чему-то уже научился. Впрочем, сомневаюсь, что мои новые познания удовлетворили бы Фармера. Ведь не просвещение людей, включая меня, было его целью. Он хотел изменить нас.