За горизонт! [СИ]

И новой муки ищут руки.

Если боль твоя стихает,

Значит будет новая беда…

На кухне жизнь течёт независимо от происходящих за её стенами трагедий, потрясений и тектонических сдвигов…

Падают все. Кроме меня и моих ребят. Я делаю едва заметный жест, двигаю бровью и едва шевелю перстом, и всех поверженных на пол начинают по одному поднимать, заламывать руки, быстро-быстро, почти бегом выводить во двор и бросать на пол автобусов.

— Руки за голову, твою мать!

Чувствую себя немного графом Монте-Кристо. Впрочем, чувство самодовольства никогда не доводит до добра. Это точно. Проверено неоднократно. А поэтому хватит смаковать триумф и стоять с видом Цезаря, незаметно поправляя сползающий лавровый венец. Надо заниматься делом.

Будем считать, новое испытание боеготовности, слаженности и эффективности спецотряда ВМПО «Факел» проходит… нормально. Да, нормально оно проходит, возразить нечего.

Кагэбэшников и социально близких бойцов мы завозим на заброшенную базу ДОСААФ, которую отдали нам, но она ещё не отремонтирована, не перезапущена и пока бездействует, хотя, потенциал у неё очень хороший. Ну вот и пригодилась. Светить свои дома в Дьяково я не захотел, а тут прямо то, что надо.

Есть колоритный бетонный типа бункер с облупленным бюстом Сталина, есть столовая с отдельными боксами-складами, похожими на помещения гауптвахты. Что ещё нужно? Здесь царит военизировано-архаичный дух, окрыляющий майора Радько Михал Михалыча, прибывшего сегодня утром для оказания посильной помощи.

— Пошли, — подмигивает он мне.

За последнее время он ощутимо округлился и заплыл поволокой сытого благополучия, значительно уплотнив подкожный слой.

— Возьми кого-то из бойцов, — просит он. — Чтобы с голосом. С громким.

— У меня громкий, — пожимает плечами Алик.

— Серьёзно? — возвышается над ним круглый и пресыщенный жизнью Михал Михалыч. — Сам небольшой, а голос, как у оперного певца?

— В опере себя не пробовал пока, — усмехается мой помощник.

— Да? Ну ладно, давай попробуем.

Майор идёт по кухне и подыскивает что-нибудь подходящее.

— О! — восклицает он, останавливаясь перед большим деревянным ящиком. — Ну-ка… что в нём? Пусто? Поставь-ка на попа.

Алик ставит.

— Там ручка мешает… Ровно не встаёт.

Ящик сколочен из добротных досок. Восьмёрка, судя по всему. Тяжёлый, видать для транспортировки НЗ использовался, не знаю.

— Ничего, — отвечает Радько и делает отрывистый приветственный жест рукой, типа, как Брежнев на трибуне мавзолея. — Можешь по нему ногой въ**ать?

— Могу, — пожимает плечами Алик.

— Ну, въ*би раз можешь. Представь, что это Гитлер. Не сдерживай себя, ладно?

Алик молча, резко выбрасывает ногу и ящик отлетает с треском и грохотом.

— А-а-а!!! — со всей дури орёт Михал Михалыч. — Фашисты!!! Чтоб вы сдохли. Я ничего не скажу!

Пока орёт, он делает знак Лёхе, мол давай помоги товарищу, поставьте ещё разик.

— Идея понятна? — спрашивает он у моих парней.

Они кивают.

— Давайте, поиздевайтесь над ящичком. Орать не забывайте, прям дурным голосом, ясно вам?

Им ясно. Парни подтаскивают ящик ближе к складам и начинают избивать и орать, а Радько снимает китель и отдаёт его мне. Подходит к раковине, включает воду, закатывает рукава, умывается, мочит волосы и по-собачьи отряхивается. Потом он подбирает валяющееся на полу вафельное полотенце, мочит и наматывает на руку.

— Ну, как я? — спрашивает он у меня.

— Ужас, летящий на крыльях ночи, — отвечаю я.

— Хорошо, — серьёзно кивает Михалыч и, забрав у меня китель, набрасывает на плечи. — Спасибо, Егор Андреевич, что пригласил меня на эту вечеринку. Пока мне всё нравится.

— Михал Михалыч, ты главная звезда этой вечеринки, так что, отрывайся. Твой выход.

— Я пошёл, — кивает он. — Давайте, не останавливайтесь с ящиком. Работайте, братья… Ан, нет… Мне ещё двоих крепких ребят надо… А лучше четверых. Да, четверых!

— Лёш, приведи, пожалуйста четырёх парней, — прошу я. — Только… только тех… блин… как сказать… Михалыч жёстко работает, я на себе испытал, чтоб не затошнило, в общем.

— Чё ты там испытал-то, — иронически усмехается Радько. — Я ж тебя пощекотал просто. Да, приведи мне не маменькиных сынков, а садюг по жизни. Я из них людей сделаю, для которых долг перед родиной не пустой звук. А ты продолжай с ящиком.

Он достаёт из кармана мягкую коричневую пачку «Opal» и закуривает.

— Запах дерьма перешибает, — поясняет он.

Через несколько минут Лёха приводит четверых добровольцев на должность ученика мастера. Все они в балаклавах. Михалыч коротко их инструктирует, говорит, что взять с собой и подходит к обитой железом двери мясохранилища, не знаю, как его назвать. В двери есть неизвестно зачем прорезанное окошко. Не исключено, что эти помещения уже использовались в качестве темниц.

Радько толкает дверь и энергично входит в помещение, а я приоткрываю «форточку» и, тоже надев балаклаву, заглядываю внутрь. Коричневый кафель на полу и белый на стенах. Под потолком лампочка. Посередине комнаты стул и ведро.