За горизонтом сна

Который, конечно, и не думал просыпаться. Безмятежная рожа в дырочку, узкая, с длинным носом крючком и тонкими губами. Тоже мне красавец! Девчонок вообще трудно понять: что могла Лили найти в этой скелетине? Фрэнк скользнул взглядом дальше: грудь за воротником рубашки была сухая и жилистая, а в прорехи рукавов проглядывали такие же небольшие, но крепкие бицепсы. Черт, этот тип может и неплохо драться… по фиг!

На границе бокового зрения шелохнулся сидящий силуэт. Джерри. Он устроился у ног спящего, сосредоточенно разглядывая их. Фрэнк присвистнул, и очкарик поднял голову.

— Фрэнк, — сказал он, впервые за все время называя его по имени, — смотри.

Очень-очень серьезный голос. Почему-то сделалось жутко.

Подошел, присел на корточки и наклонился над тем, что показывал Джерри.

Левый сапог спящего, украшенный сзади причудливой звездочкой шпоры, спереди во всю глотку просил каши. Желтоватый палец с нестриженым ногтем выглядывал в конкретную дыру с рваными краями.

А из кончика этого пальца уходил в землю толстый, как шнур, корень.

Королевство Великая Сталла

Он не имел ни возможности, ни права поступить иначе.

Агатальфеус Отмеченный поднимался по широкой дворцовой лестнице. Косые полосы яркого солнца на ступеньках. В этой, парадной части дворца всегда много солнца… Слепящие лучи хорошо вытравливают следы любого преступления. Преступление? Но ведь он не мог отказаться. Ни права, ни возможности. Священный долг перед Орденом…

Не Орден потребовал от него исполнения этого долга!.. Орден мудр и милосерден — но он подчинен светским властям, и против этого ничего нельзя поделать.

Ни возможности. Ни права.

Лестница кончилась широким вестибюлем с лепниной на потолке и статуями вдоль стен. Высокие резные двери, ведущие в бальные залы с огромными окнами в парк и трапезные на тысячу гостей. Ее Величество Катания Луннорукая и сегодня дает какой-то пышный прием… почему бы и нет? Яркое солнце простит и выбелит все.

Стабильер подошел к противоположной стене — в арочном проеме за статуей обнаженного бога любезничали паж и фрейлина — и скрылся у них на глазах, не удосужившись отпереть потайную дверь.

Узкий проход вел напрямую в ту часть дворца, где располагались внутренние покои. Лабиринт коридоров, куда не так-то просто попасть всепрощающему солнцу… Только разноцветные отсветы на полу — от факелов за витражными окошками ниш для стражи. Ну и разве что иногда — вороватый лучик, пробравшийся в приоткрытую дверь чьей-то спальни. Здесь никогда не распахивают дверей широко. И тем более никогда не оставляют их надолго открытыми…

Где-то здесь, в переплетении полутемных коридоров, тот мальчик попытался бежать. Ему было нечего терять — он уже потерял все, вплоть до собственного имени. Ему, если разобраться, и спасать было нечего… Только жизнь — но его жизни ничего и не угрожало, он знал об этом… И все же перед очередным поворотом неожиданно рванулся вперед — обреченно, отчаянно. В пустом коридоре тут же выросли из ниоткуда стражники: много, больше десятка, Мальчик оказался прижат к стене; выхватил меч — астабильных не обезоруживают, зачем? — и занял глухую, непробиваемую оборону. Несколько долгих секунд он стоял один против целого ежа стражницких мечей, готовый к смертельной битве и к невероятной, но все же возможной победе. И маг Агатальфеус молчал. Дарил юноше эти секунды.

Потом самый вспыльчивый стражник не выдержал и сделал выпад; юноша отразил этот удар и град остальных, обрушившихся в следующий миг. Он мог продержаться какое-то время. Но если бы кому-нибудь из противников удалось нанести ему смертельную рану… Катаклизм, вызванный насильственной смертью астабильного, не в состоянии предотвратить даже самый сильный стабильер.

Хотя какой он, к дьяволу, астабильный…

Но он признался. И был осужден именем Ордена.

— Именем Ордена, — сказал тогда Агатальфеус, шагнув вперед. И стражники расступились, беспорядочно лязгая мечами, не желающими с первого раза попадать в ножны.

А он, загнанный в угол мальчишка, так и не опустил меч. Острие смотрело прямо в грудь стабильера, а глаза — в глаза. И клинок, размягчившись, тяжелыми каплями протек между пальцами, добела стиснутыми на рукояти.

Дешевый трюк. Впрочем, и любой другой показался бы дешевым, как фальшивая монета…

Кстати, скоро в стране начеканят монет с безбородым профилем короля Эжана.

Настоящих.

«…Лично я никого не отправлял в Лагерь, мой принц. Даже в молодости. А последние годы я ведь служу только тебе…»

Он, стабильер на королевской службе, не мог не явиться на зов Каталин Луннорукой. Не мог отказаться исполнить ее повеление — и не только потому, что она единая властительница Великой Сталлы и провинций. Она мать принца Эжана, и она его любит, а это предполагает, что действует она исключительно в его интересах. Возможно, так оно и есть. Возможно, для благополучия Эжана действительно необходимо, чтобы сгинул в Лагерях тот отчаянный безымянный юноша, почти его ровесник… Возможно.

«…Отвечаю за тебя. И как учитель, и как стабильер».

Как учитель.