За Гранью

Я же никогда не жила в семье. Однажды меня почти взяли, я помню это чувство, когда немолодая женщина взяла меня за руку и спросила, хочу ли жить с ней? Конечно, хочу! Ничего о ней не знаю, добра ли она или строга, есть ли у нее другие дети, как зовут и где работает? Ничего! Но это не важно! Нигде не могло быть хуже, чем в детском доме! Мне было шесть, достаточно, чтобы понимать многое. Но она больше не пришла. Почему? Кто знает? Передумала, решила, что ей не нужна чужая девочка, тем более такая, как я — болезненная и слабая. А болела я долго и со вкусом! Это было еще одним фактором моего трудного детства. В то время, как другие дети начинали сидеть, ползать, ходить каждый в свое время, но примерно в средних пределах, потом разговаривать и развивались пусть немного медленнее, чем могли бы в семье, когда рядом заботливая мама, но все же без явных отставаний в развитии, то я — отдельная история. С рождения самый настоящий задохлик. Думаю, достаточно сказать, что ходить я начала в три года. И отставание было во всем. Мне все давалось намного труднее сверстников. А еще постоянные болезни. Можно по пальцам пересчитать дни в году, когда меня можно было считать условно здоровой, потому что абсолютно здоровой я себя не чувствовала никогда. Порой казалось, что мне не хватает воздуха, были периоды, когда казалось, что мои кости ломаются. Прорезывание зубов — испытание! И все это я помню. Каждый свой день с самого раннего детства. Ничего не стерлось. Странно? Я привыкла. Так вот, могла ли я осуждать ту женщину за то, что передумала?

Всю сознательную жизнь мне было интересно, как именно я попала в дом малютки — мое первое пристанище? Много раз спрашивала у педагогов и воспитателей. Но, то ли никто не знал, то ли не хотел говорить — ответа так и не узнала. Кто дал мне имя? Вероника. Отличное имя, всегда мне нравилось и тем неприятнее слышать изо дня в день все больше раздражающее "Фейроника". Прямо вызывает легкий зуд по всему телу, но приходится терпеть.

О своих настоящих, биологических родителях никогда ничего не слышала. Не искала и не собиралась. У Кристины все было немного иначе. Она знала, кто люди, давшие ей жизнь, даже виделась. Ее родители спились и были лишены родительских прав, других родственников, готовых взять опеку над девочкой не оказалось. И так она попала в наше пристанище брошенных и никому не нужных. Но, даже выяснив правду, она все равно нашла мать, которая только вышла из тюрьмы за мелкую кражу. Та очень обрадовалась, увидев дочь, ведь она могла бы теперь пить за счет дочери. Ни о каких материнских чувствах речь не шла. Отец ее погиб несколько лет назад. Бытовуха, пьяная драка.

Наша дружба началась в раннем возрасте. Меня перевели из дома малютки, ее как раз определили в детский дом. Нам было по пять. Скажете, слишком рано, чтобы дружить? В детском доме взрослеешь намного быстрее и вдвоем жить легче. По странному стечению обстоятельств, мы все время оказывались в одном месте. Меня переводили несколько раз, ее тоже. Ее забирали в семью, но она снова оказывалась рядом со мной. Но, даже несмотря на все это, близкими подругами мы не стали. Перестали общаться, уже выйдя за пределы казенного учреждения. Связано это было с ее очередным приятелем. Я видела его с другой девушкой, а он, сыграв на опережение, наплел всякого обо мне. И Кристина поверила ему, а меня даже не выслушала. Этого мне не понять.

Кристина часто смеялась над моим нежеланием заводить какие-либо отношения с противоположным полом. Со временем моя болезненность стала не такой очевидной, я расцвела и превратилась в довольно симпатичную девушку. Внешность притягивала потенциальных ухажеров. Но мне категорически не хотелось никаких отношений! Не сказать, что парни в окружении были мне противны, скорее, нисколько не привлекали. Пустые интрижки меня не интересовали, великую любовь не ждала. Я стремилась к другому. Не выйти удачно замуж, переложив ответственность за себя на мужчину, а добиться чего-то в жизни самой.

В чем-то мне повезло — получила комнату в коммуналке после выпуска из детдома. Поступила в университет. Сама, без протекций и на бюджет. И вот этого мне жаль больше всего. Потеряю место, когда вернусь. Если вернусь.

Издалека заметила фигуру Моркелеба, который выпрямившись и заложив руки за спину, стоял у ворот. Видимо, не одна я его заметила, Крегерх приостановил меня:

— Лира, думаю, на короткое время можно скрыть, что вы теперь хорошо понимаете окружающих.

— Спасибо, — кивнула в ответ, — думаете, он сильно сердится?

— Думаю, он в бешенстве.

— Фейроника, в комнату! — прорычал Моркелеб. — Адриэйн, нам нужно поговорить, но сначала я поговорю с ралионом.

Решила не испытывать судьбу и быстро прошмыгнула в дом.

Не успела я стянуть резиновые сапоги, которые мне, кстати, порядком надоели, как в дверь постучали, и заглянула Риалин.

— Лира, ралион Крегерх просил к вам зайти.