За гранью тьмы

— Глупо, сержант. Очень глупо. На меня здесь с ножом нападали, если ты забыл. Какой-то тип со странной татуировкой, который потом ещё покончил с собой — скажешь, и это из-за меня? Ты хоть разобрался, кто это был?

— Ей было всего шестнадцать, — продолжал сержант, словно и не слышал меня. — Совсем ещё девчушка. Ей бы ещё жить и жить. В университет поступить. Во Владивосток жить перебраться. А потом, может, и в Москву. Замуж выйти! Детей родить! И всё это у неё бы было, если бы не ты!

— Пошёл ты, сержант, — процедил я и послал его так далеко, как только позволяли просторы русского языка. — Я был в таком же положении, что и Кристина. Мало того, что ты мне помочь не смог со своей сраной бюрократией, так ещё и смерть девочки на меня повесить пытаешься. Своими же глазами видел, что случилось, а всё равно на меня повесить хочешь.

— Заткнись!

— А ведь я, между прочим, тоже жить хочу, — продолжал я. — Может, и жениться, и детей завести. И к жизни своей в Яре хочу вернуться. Но тебе ж насрать. Тебе насрать, что я могу оказаться такой же жертвой, как и Кристина. Тебе насрать, что я Кристине помогал, что мы с ней вместе из этого говна выбрались — на всё тебе насрать. Вот уж не думал, что тебе бюрократия так мозги засрала, что ты своим же глазам не веришь.

Сержант швырнул в меня ручку, её два отломка ударились о прутья решётки и отскочили на пол.

— Ты у меня во всём признаешься, — пообещал сержант, кивая в такт своим словам. — Так просто ты отсюда не уедешь.

На это я не стал отвечать. И без него понятно было, что я оказался в глубокой заднице. Да и сержант, похоже, был не в себе. Спорить, что-то доказывать таким людям бесполезно — всё сказанное либо извращается, либо игнорируется. Воспринимается лишь то, что вписывается в их мировоззрение.

Кивнув своим мыслям напоследок, сержант схватил папку с документами и быстрым шагом покинул помещение. Я сел на нары, закрыл лицо руками и принялся размышлять, насколько я ухудшил своё положение этим разговором.

За дверями кто-то громко спорил. Слов было не разобрать, но разговор шёл явно жаркий. Прислушиваясь к нему, я через несколько минут подумал, что меня отвлекает какой-то навязчивый стук. Я оглянулся на звук и увидел, что за окошком что-то шевелится, заслоняя свет. Послушался хруст ломаемого стекла, и через рваную стальную сетку на окошке в камеру пролезли несколько уже знакомых мне «крабов». Три, если быть точным. Не успел я ничего понять, а моё тело уже отреагировало, подскочив и вжавшись в прутья.

— Эй! — крикнул я. — Эй, эй, эй! Ау! Помогите!

Шум за дверями стих — вероятно, меня услышали. Приободрённый этой мыслью, я заголосил пуще прежнего:

— Помогите! На помощь! Помогите! Тут крабы!

Двери распахнулись — на пороге стоял сержант, за ним я увидел Игната, его сына и доктора. Игнат, заглянув в помещение из-за плеча сержанта, выматерился.

— Чего стоишь? Выпускай его оттуда!

— Нет, — ответил сержант через секунду колебаний. — Он задержан по подозрению в убийстве.

— Да ты сдурел, что ли? — Игнат с силой толкнул сержанта, и тот невольно шагнул в комнату.

За ним вошли и остальные. Я заметил растерянного второго полицейского, а ещё консьержку из гостиницы и старушку, которую видел недавно по телевизору — бабушку Кристины. Неужели они пришли помочь мне? Эта дикая мысль ошпарила меня радостью, но я тут же отбросил её, как сомнительную — не верилось, что люди хотят мне помочь. Мне, незнакомцу, чьё присутствие ассоциировалось у них со всеми бедами этого городка. Скорее уж пришли узнать о судьбе Кристины.

«Крабы» тем временем спустились со стены и замерли, шевеля усиками.

— Открой уже! — заорал я, глядя сержанту прямо в глаза. — Я не убивал Кристину! Клянусь!

— Хоть тварей этих пристрели! — присоединился Игнат.

Сержант замер, впившись в меня взглядом. Посмотрел на Игната, оглянулся на толпу, потом снова на меня.

— Да ему что, сдохнуть, что ли, чтобы ты его выпустил?! — возмутился Игнат.

— Андрей, да они же до него сейчас доберутся! — присоединился доктор.

— Молчать! — крикнул вдруг сержант. — Все назад!

Толпа отпрянула назад и притихла. «Крабы» неспешно двинулись ко мне, и я запрыгнул на скамейку.

— Задержанный останется в изоляторе! — продолжал сержант. — Всем покинуть помещение!

— Андрюха, ты чего? — подал голос Егор. — С ума сошёл?!

— Я вам не Андрюха! — рявкнул сержант. — Все вон!

«Крабы» тем временем проползли мимо меня и направились к толпе, спокойно пройдя между прутьями.

— Смотрите, они сюда идут! — охнула консьержка.

— Батюшки, — отшатнулась старушка.

Вот теперь люди отшатнулись, а сержант расстегнул кобуру и выхватил пистолет.

— Стреляйте же, ну! — поторопила старушка.

Хлопнули три выстрела. Ни одного промаха — даже в неадекватном состоянии сержант мог стрелять метко. Хитиновые панцири лопнули. Один из «крабов» перевернулся от удара пули, другого отбросило в сторону, третьего словно пригвоздило к полу.

— Ну, слава богу, — вздохнул Игнат. — Вот ведь твари-то…

Консьержка закричала: в камеру залезали ещё «крабы» — один за другим, сплошным потоком.