За гранью тьмы [СИ]

— Никогда больше не уходи. Не смей оставлять меня, — Тео приподнимается на кровати, сравниваясь в росте, ладонями ведет по моим плечам, вбирая в кулак плотную черную ткань. Пальцами дотрагивается до точно лишившегося чувствительности лица, рисует линию по скулам, подбородку, опускается ниже, задевает выступающий кадык.

Выдыхаю медленно, а ладони ее уже зарываются в волосы на затылке. Перебирает прямые пряди, смотрит секунду в мое лицо, не скрывая блестящей в уголках глаз влаги.

Сердится, а темные ресницы, прячущиеся за стеклами очков, предательски трепещут.

— Мое присутствие погубит тебя рано или поздно, — с трудом разлепляю губы, чтобы произнести хоть что-то. Что угодно, что могло бы уберечь нас обоих от вот-вот готовых сомкнуться острых зубьев капкана.

Ирония в том, что это не пугает.

— Нет, — возражает Тео пылко, приближаясь к моему лицу, оставляя лишь считанные сантименты между нами; губами скользит по коже, целуя уголок приоткрытого рта, — нет.

— Не позволяй мне… — говорю тихо, шепчу ей в рот, языком касаясь нижней губы. Прикрываю веки, слушая стук собственного сердца, в унисон с тем, что бьется в груди Тео. Полная безумия, чистая мелодия самого бытия. — Не смей… я же… не потерплю никого в твоей жизни… Я заберу ее, Тео…

Это мольба к моему Богу, к моему Космосу, к моей Тео. Я молю ее, потому что не нахожу в себе сил противиться. Я готов встать на колени и умолять, готов преклониться перед человеком, чья жизнь лишь искра на черном небосводе вечного существования.

Тео едва ли понимает в полной мере, чьи руки держат ее сейчас. Знает слова, пустые определения, не усвоив древних, как мир, правил.

Я тот, кто приходит на Зов. Я тот, кто несет в себе знание и силу.

Но я не тот, кто подчиняется.

Тео прижимается губами к моему рту, сильно, неистово, едва не разбивая нежную кожу о зубы.

— В моей жизни никого и нет, кроме тебя, — отвечает на выдохе, целуя жадно, языком проникая в мой рот.

И я сдаюсь, безропотно, лишенный мыслей и воли.

— Как тебя зовут, демон? — шепчет Тео.

ГЛАВА 11

Тео просит меня сыграть для нее. Заставляет, скорее, не принимая возражений. Настаивает, с присущим ей упрямством не желая отступать.

Объясняю ей, что моя музыка может изменить ее, внести в душу смятение, посеять зерна, которые взрастут хаосом; натянуть до предела стальными канатами душу и уничтожить то, что делает человека человеком.

Я помню Ангела и прозрачные слезы, текущие по худым щекам, когда звуки моей мелодии касались ее слуха. Помню, как дрожали бледные тонкие руки, прижатые к груди, как трепетали светлые ресницы.

Это напоминало крушение самих основ, когда вслед за штормом наступает полная беспросветная чернота. Ни блика просвета, только непостижимая человеческим восприятием тьма.

Но единожды услышав мою игру, Ангел желала ее снова. Снова и снова. Ее голубые глаза наполнялись влагой, затуманенные далекими мирами, которые она ощущала в звуках чарующей скрипки, видела как наяву сотканные для нее вселенные.

Вероятно, это было последним штрихом, предвестником грядущей неминуемой катастрофы, которую я лишь приблизил своим беспощадным даром.

Но Тео вынуждает меня, требует, зная, что впереди нет ничего, кроме края обрыва. Она слышит отдаленный грохот падающей воды, может различить туманную пелену брызг водопада, свергающегося в глубокую бездну, но неудержимо следует течению несущей ее реки.

Не сопротивляется даже, а только подталкивает меня, уничтожая решимость спасти ее.

Она покоряет мое слабое человеческое тело, лаская своими губами, прикасаясь нежно, но требовательно; забирает меня всего, не желая отпускать. Разрушает самую суть, отдавая мне всю себя, не размениваясь; раз за разом она делает тоньше ту грань, что отделяет ее от сгустившейся рядом тьмы.

Не нахожу слов, чтобы остановить ее, не могу остановиться сам, покоренный ее руками.

То, что я получаю от Тео — как бесценный дар, дающий мне силы. Я возрождаюсь, пробуждая сознание, взывая к очагу, питающему меня. Он тлеет во мне, разгораясь жарче с каждым прикосновением, с каждым стоном, сорвавшемся с губ. Ярче, чем солнце, ослепительно белый свет наполняет меня изнутри, стекает по коже хрустальными каплями — я слышу звон разлетающихся осколков, когда губы Тео скользят по моему телу.

Я кажусь ей — себе — человеком, но это обман.

Пылая высоким пламенем, затмевая собой бескрайнее небо, моя любовь убивает Тео. Прикрывая глаза и позволяя себе прикасаться к человеку, я ощущаю, как истончается серебряная Нить. Я наблюдаю, как прежде полная река мелеет, обнажая сухое русло. Но каждый раз, когда за закрытыми веками разливается темнота, я вновь вижу Город. Таким, каким он был когда-то.

Украшенные мрамором террасы венчают роскошные храмы богов, чьи имена давно забыты в веках, стершись в древнем, замшелом камне.

Кажутся сном попирающие неизменно алое небо острые шпили; я вижу скульптуры и искрящиеся журчащей водой фонтаны, теперь же пересохшие, разрушившиеся до основания.