За гранью тьмы [СИ]

— Кажется, я ошибалась, — произносит она тихо, но я различаю малейший звук. Впитываю каждое слово кожей, вдыхаю, желая, чтобы голос ее проник в самую глубь меня, разлился там подобно кристально-чистому озеру. — Ты слишком красив. Знаешь, какого цвета у тебя глаза? Они темно-медные, как твои волосы. Невероятные. Никогда не видела ничего подобного, — Тео мягко улыбается, и ее улыбка рождает во мне что-то светлое и невероятно яркое, почти слепящее. — Я долгое время думала, что ты мой настоящий ангел-хранитель, — признается она, поднимая обе руки и дотрагиваясь до моего лица кончиками пальцев. Невесомое легкое прикосновение как разряд — прошивает насквозь, до самых костей, волной прокатывается по телу, испепеляя.

Разлепляю пересохшие губы и отвечаю, смотря в карие глаза за стеклами очков:

— Тео, я не ангел, — мои пальцы отпускают невидимые воздушные ленты, кисть расслабляется. Прикасаюсь к талии ее, несмело, аккуратно, совершенно точно боясь сделать лишнее движение, с трудом узнавая себя.

Наверное, так и не смогу привыкнуть к тому трепету, что чувствую каждый раз, находясь рядом с той, кто сама назвала мое Имя.

— Откуда ты знаешь? — Тео серьезно смотрит в мое лицо. — Ты не выдумка, не сон, не галлюцинация. Ты… оберегаешь меня. Я чувствую это. Разве так все устроено? Разве смог бы ты… если…

Не даю ей договорить, потому что слова, льющиеся с ее губ, сладки как мед и так же тошнотворно приторны.

Оберегаю.

Нет.

Убиваю.

— Ты снова видишь сны, — не спрашиваю, а утверждаю, и в голосе звучит вина: тяжелая, душащая меня вина. — Я все еще могу покинуть тебя…

Склоняюсь, приближаю свое лицо к ее, так рядом, что тепло кожи касается щек. Тео гладит мою шею, пальцами зарываясь в волосы на затылке. Нежная, невероятно ласковая, такая, какая она могла бы быть с кем-то другим.

Но она такая только со мной.

— Кто тебя отпустит? — Тео подается вперед и прикрывает веки, прижимаясь лбом к моему лбу. И я выдыхаю с болью, тихим стоном сквозь приоткрытые губы. — Я выбираю безумие рядом с тобой, Васааго.

Гейл видит. Застывший у самого входа в кафе, прижавшийся к стеклянной витрине, он не мигая смотрит прямо на нас; глаза его широко распахнуты, лицо белое как мел, волосы немилосердно треплет ветер.

Он видит высокую фигуру в черном плаще, с волосами цвета сверкающей меди; видит Тео, замершую рядом, прижавшуюся и ластящуюся к тому, чей облик напоминает нечто невыразимо завораживающее.

Я ощущаю чужой проснувшийся было страх, не успевший оформиться, а затем нахлынувшее очарование, сметенное невообразимым упоительным восторгом, когда я поднимаю взгляд и смотрю на Гейла.

Сознание Гейла меркнет, ослепленное. Он смотрит на меня, а я вижу себя его глазами.

Вижу Тео, ее худую фигурку в легком синем платье, темноволосый затылок и свои руки на ее талии. Вижу свое лицо и скользящие вдоль скул прямые пряди волос.

Изумительное видение, невероятная, неисчерпаемая, нечеловеческая красота. Мой облик так прекрасен в глазах человека, что Гейл перестает дышать, замерев, превратившись в подобие самого себя. Он смотрит, не смея отвести взгляд, моргнуть даже, кажется, боясь развеять морок.

Мои руки сжимаются на талии Тео, сильнее притягивая ее к себе; я смотрю в глаза Гейла, не отводя взгляда, и улыбка режет губы. Улыбка, которую Тео никогда не увидит, моя маленькая слабость, один выразительный жест, который я могу себе позволить.

Моя.

Но Гейл видит и все понимает.

Ветер стихает.

ЭПИЛОГ

Утром с моря поднимается туман. Он скользит по высоким утесам, гордо возвышающимся над пенистыми барашками моря, над волнами, что разбиваются о вековые камни.

Туман влагой проникает в горло, оседает инеем, холодом задевает легкие. Это вся моя жизнь — ожидание на берегу, нескончаемое, изматывающее, одинокое.

Смотрю на волны каждый день, прихожу на берег, не замечая смен сезонов. Ступаю по вересковым пустошам, по которым бродят призраки прошлого, следую за ветром и птицами, не находя себе иного занятия, кроме как мучительного томления в тоске.

Забыл мелодию скрипки, забыл ее саму. Все смазалось, стало неважным, стертое из моей жизни как рисунок на песке, смытый приливом.

Не знаю, сколько прошло лет, не знаю, что происходит вокруг, погруженный в добровольное изгнание. Для меня имеет значение только ветер, колышущий заросли вереска, рождающий волны лилового моря.

Жду.

Я буду ждать столько, сколько потребуется, потому что я дал обещание и намерен его сдержать.

Или просто не могу поступить иначе.

Иду вдоль берега, шаг за шагом, сминая под подошвами черных ботинок сухую траву и слушая шум накатывающих на скалы волн. Ветер треплет прямые длинные волосы: они скользят по вороту черного плаща, щекочут шею, ниспадают ниже лопаток. Медный цвет их слабо искрится, и я вспоминаю, что мои глаза тоже цвета меди.

Серебряная цепочка, продетая в шлевки штанов, бьет по бедру, покачивается, когда я делаю шаг. Роза ветров свисает и крутится, как стрелка компаса.

Но не могу найти Путь.

Потерялся. Потерял Ее и потерял себя.