За гранью возможного

Надежды Рабцевича оправдались: Синкевич оказался не только находчивым, смелым человеком, но и способным руководителем. Все у него ладилось. Он сделал несколько удачных вылазок на железную дорогу Калинковичи - Птичь, с помощью молодых учителей Ольги Негрей и Ольги Войтик из деревни Михновичи вышел на калинковичских подпольщиков. Вскоре у него появились свои, надежные люди в железнодорожном депо, на лесозаводе, мясокомбинате. Синкевич приступил к организации диверсий на этих предприятиях. Для поддержания связи с патриотами Калинковичей он привлек Домну Ефремовну Скачкову - жительницу деревни Антоновка, мать четверых детей. Впоследствии доставленными Скачковой минами Николай Дворянчиков взорвал токарно-механический цех железнодорожного депо станции Калинковичи, уничтожив все электрооборудование цеха и тридцать станков. Екатерина Матвеева и Екатерина Белякова вывели из строя на мясокомбинате колбасный цех с его механическими мясорубками и запасами сырья...

Осенью сорок третьего года появилась возможность взорвать пилораму калинковичского лесокомбината, выпускающую железнодорожные шпалы для гитлеровцев. Осуществить диверсию вызвался рабочий комбината Антон Клещев. Доставить ему мину Синкевич опять попросил Скачкову. Тяжелой оказалась эта поездка.

Спокойно, на виду у всей деревни, проехала Домна Ефремовна вдоль домов. Любопытным (а такие и в Антоновке имелись) ответила, что едет на мельницу - мука вот-вот кончится, - а лошадь купила в соседней деревне.

Выехала за околицу. Впереди неизвестность, а Домна мыслями с домом никак не расстанется. Все дела свои, какие помнила, перебрала в уме. "А вообще-то счастье мне подвалило с лошадью, завтра непременно из леса заготовленные дрова перевезу. Заодно, если в дальнем стогу еще не сгнила прошлогодняя солома, привезу и ее возок - крыша-то в сенях совсем провалилась..." Потом в памяти Домны всплыла меньшая дочь: стоит кроха совсем разутая, а на дворе того гляди снег появится. "Что же делать? - Но тут же успокоила себя: - После мельницы загляну на базар".

Размышляя так, не заметила, как миновала поле, лес и выехала к железнодорожному переезду, за которым начинался город с его окраинными одноэтажными домишками. У шлагбаума увидела фашиста - такого дюжего, что жутко стало. Другой выглядывал из будки. Здоровяк нехотя поднял руку, приказывая остановиться. Домну будто ледяной водой окатило.

- Аусвайс!

Она отвернулась, покопалась за пазухой, протянула документ. Здоровяк взял его, глянул на мешок.

- А это что такое?

- Да рожь на мельницу везу.

Фашист, уписывавший хлеб с большим куском мяса, что-то прокричал из будки. Здоровяк неторопливо просмотрел аусвайс, похлопал мешок, словно поросячью тушку, ткнул его кулачищем, сказал, "гут" и, крутнув рукой мол, проезжай, - пошел к будке.

"Кажется, пронесло!.." - вздохнула Домна. На душе полегчало. И когда уже совсем успокоилась, когда ничего страшного, как ей казалось, не могло случиться, перед ней, словно из-под земли, выросли два полицая. Один молодой, высокий, узкоплечий, в уголке рта длинная травинка; другой средних лет, надутый, как индюк. Встали на пути, нацелив новенькие карабины.

- Документы, - не вынимая травинки изо рта, сказал молодой.

- Какие такие документы? - возмутилась Домна. - Эвон на перекрестке только что проверил.

- Документы, - потирая пальцами так, как показывают, когда требуют денег, повторил молодой.

Пожилой искоса смотрел на Домну.

Домна, приняв все это за розыгрыш, натянула было поводья, прикрикнула на лошадь.

Молодой схватился за оглоблю.

- Кому говорю!..

Домна опять достала из-за пазухи цветной платочек.

- Куда и зачем едешь? - вертя в руках аусвайс, спросил молодой.

- На мельницу.

- А почему вдруг в Калинковичи?

- Да где же мне еще молоть?!

- Ты мне зубы не заговаривай, отвечай толком. Не скажешь, поедем в управу.

Домне не по себе стало от ледяного голоса, колючего взгляда.

- Да ближе нет у меня мельницы, нету, понимаешь ли?

Полицай будто и не слышал ее.

- А может, не зерно везешь? - Он примкнул к карабину штык, замахнулся на мешок.

Но проколоть его Домна не позволила, разъяренной тигрицей бросилась на полицая.

- Ты что, ирод поганый, детей моих без хлеба оставить задумал или хочешь, чтобы глаза тебе выцарапали?! - И толкнула его с такой силой, что он чуть было не свалился.

Пожилой заржал, точно племенной жеребец.

- Не баба - огонь, ну как есть моя Нюрка! - Он отстранил молодого, подошел к Домне. - И чья же ты такая будешь? - Масляно прищурясь, нагло оглядел ее с ног до головы.

Все еще тяжело дыша, Домна, как могла, улыбнулась.

- Скачкова я, Домна Ефремовна, из Антоновки...

Полицай взял у молодого пропуск, для приличия мельком глянул в него и отдал Домне.

- Вообще-то мы проводить тебя можем, а если после мельницы часть муки на горилку променяем, и вовсе породнимся.

Домну чуть не перевернуло от этих слов. Полицай между тем уселся на подводу. Молодой потянулся за вожжами. Домна замахнулась на него концами.

- Уйди, сосунок!

Пожилой едва успел схватить ее за руку.

- Уймись, баба, дай мальцу порезвиться.