За грехи отцов

– Я хочу, чтобы ему вырвали глаза, – шептала она в ту ночь, когда рассказала Альберту обо всем. – Я хочу, чтобы он никогда никого не смог отыметь. Я хочу, чтобы у него отсохли руки. Чтобы он страдал. Чтобы страдали все они.

Альберт все исполнил в точности.

Без такой помпезности, как Лили. Без лишних движений, без криков. Спокойно и методично. Сначала вырубил его. Потом связал. Привел в чувства. Отрезал руки хирургической пилой с электроприводом, предварительно вставив в рот кляп. Мужчина обливался потом, краснел и бледнел. Потерял сознание от боли. Альберт снова привел его в чувства. Выколол глаза. А потом рассек штанины и кастрировал. Руки, глаза и член сжег. А тело подбросил в одну из наркоманских ночлежек в предрассветный час.

Он не чувствовал ничего. Даже удовлетворения. Потому что осознавал, что начал священную войну.

17. Аксель

22 октября, пятница

Центральное управление полицией Треверберга

Аксель сжал руками ноющие виски. Кажется, пятая за утро чашка кофе была лишней. Он довел себя до той степени возбуждения, когда оно становилось полностью моторным, а разум отключался. Теперь нужно было пить воду, а еще лучше дать организму несколько часов сна. Только вот со сном получалось плохо. Вчера вечером он успел врезать замок в дверь спальни, а Сара почти до утра колотила в косяк, то приговаривая проклятия, то срываясь в плач. Грин думал, позвонить ли в неотложную психиатрическую помощь. Или дать женщине время адаптироваться к его присутствию. Наконец ближе к четырем он не выдержал, встал, открыл дверь, молча взял плачущую женщину за руку, отвел ее к себе, сделал инъекцию успокоительного. Вернулся в спальню и отключился, чтобы подскочить на месте в шесть утра, когда прозвонил третий или четвертый будильник. Мысли никак не собирались, ни организм, ни сознание не хотели включаться. Детектив не понимал, где он находится и что от него надо этому миру и противно орущему телефону, в ненависти к которому он укреплялся каждый день. Даже короткая поездка на мотоцикле до работы в чувства его не привела. Он зашел в кофейный дом, где взял вопреки обыкновению двойной эспрессо. Потом закрылся в кабинете. Еще трижды сходил за кофе к автомату. Проклял все на свете. И сейчас сидел и тупо смотрел на стену, увешанную фотографиями.

Теперь в центре располагалась не Лоран. Треть стены была отведена Тайре Тувински и ее отчиму. Еще треть – найденным Катариной случаям. И последняя – Лоран и Саманте. Все это должно уложиться в одну картину. И оно уложилось. Дела связывал психологический потрет жертв. У Грина не было доказательств, которые можно было бы предъявить суду. Но он знал, что это так.

Но должно же быть что-то еще.

Хоть что-то.

Аксель не любил такое состояние, когда сознание балансировало на краю, а способность соображать воспринималась как чудо. Он редко доводил себя до подобного истощения, но это дело и домашние проблемы выбили из седла, и он чувствовал себя ослепшим. Вокруг бушевал бой, а он просто стоял и пытался рассмотреть, кто где. Чтобы не перепутать союзника с врагом. Чтобы случайно не сломать ногу о чье-то тело. Или не упасть в обрыв.

Он устало протер глаза чуть дрожащими от передоза кофеина пальцами и откинулся на спинку стула, заставляя себя сосредоточиться на стене. В голову предательски лезла мысль о том, что было бы неплохо вздремнуть. Или сходить в бассейн и попробовать проснуться через физическую нагрузку. Он понимал, что после такого рискует сломаться, и тогда потребуется несколько дней, чтобы восстановить силы. Но ясная голова ему нужна здесь и сейчас.

В дверь постучали. Он попросил войти и посмотрел на Дилана так, будто увидел привидение. Айтишник выглядел так же хреново, как он сам.

– Его самого я не вычислил, – с ходу сообщил Оуен. – Но я знаю имена и ники тех, кого он обнаружил. Потому что в совпадения я не верю, и вы, детектив, вряд ли поверите. У нас три двойных входа на форум. В разных частях города и в разное время. Немыслимыми усилиями мне удалось восстановить кое-какие переписки, кое-какие следы.

– Сядь, Дилан, – чуть хрипло предложил Аксель. – Ты на ногах не стоишь.

– А какой сегодня день?

– Пятница.

Айтишник буквально упал в кресло, вытянул ноги, но тут же собрался и вытащил из рюкзака бумаги с отпечатанными строчками кода, IP-адресами, датами, пометками и еще чем-то, совершенно недоступным мышлению Грина. Бумаги мгновенно завалили стол для совещаний, и Акселю показалось, что прямо сейчас откуда-то сбоку должен приползти шредер и всосать в себя все это бумажное неистовство.

Немыслимым усилием воли он заставил себя вернуться делу.