За грибами в Лондон

Дочитав, я поднял глаза от текста. Испанские студенты смеялись. Так же, как русские и любые другие. Читал это незатейливое сочинение во многих странах – и отлично реагируют. Если нормальный перевод – никакой преграды между культурами нет, и все прекрасно понимается – конечно, с оттенками местного интеллекта.

Бабочка русской культуры все еще порхает по разным странам и континентам, и пыльца с ее крыльев еще не стерлась.

Мой друг Вова, оказавшийся в Майнце, читает все, публикующееся у нас, смотрит все наши новые фильмы по Интернету и обрушивает все свои переживания на меня. «Как – не читал? То есть как – не смотрел?» – «Посмотрю, посмотрю».

Феномен русской культуры и литературы действительно существует – и действует не только на наших эмигрантов. Знаменитый славист Жорж (фамилию не называю, все литераторы и так знают ее) в свое время имел конфликты в СССР, была разбита его личная жизнь – и сколько сил теперь тратит он на поддержку русской литературы, и эта его страсть позволяет если не позабыть, то как-то сгладить обиды. Дело, по его ощущениям, стоит того.

Не менее знаменитый славист Рене, монархист, не принимающий никаких революций, работал секретарем у русского писателя-эмигранта, собрал, наверно, лучшую в мире коллекцию эмигрантской литературы, которую никак не может представить широкой публике – власти все не могут найти достойного помещения: власти не только французские (это еще можно понять), но и наши. В общем-то, эта «парочка» – власть и культура – никогда не была дружной.

Живущий теперь в Барселоне режиссер Борис, представитель знаменитой ленинградской режиссерской школы, позволившей ему вполне заслуженно занять заметное место в театральной Испании, вынужден был покинуть Ленинград из-за конфликтов с властью.

А я? Вот сижу тут в Испании, в тенечке, после бурной встречи в мадридском университете – и стараюсь не думать о том, какие неразрешимые сложности ждут меня в Питере как руководителя писательской организации, когда я попытаюсь осуществить хотя бы одну культурную программу!

Да и здесь многие жалуются. Жизнь в разных странах во многом похожа – как вот эти серые воробьи, бодро скачущие во всех странах. Вдруг один воробей взлетел и запорхал по какой-то ломаной траектории, резко меняя направления, вверх-вниз, влево-вправо. За бабочкой гонится. Поймал, негодяй! Но борьба вышла почти равной, выбрал жертву себе «не по клюву»: бабочка тоже «потрепыхала» его, он даже свалился набок. И вдруг – бабочка вырвалась, села на куст и стала поправлять крылышки.

«Вот так и культура», – подумал я.

Рабочая гордость

Самолет снижался над Ниццей. В зелени (вечная весна!) виднелись черепичные крыши, и почти у каждого дома сверкало голубое зеркальце бассейна. Да-а! Вот оно, место отдыха богатых бездельников! «Ну, может, и богатых, но навряд ли бездельников!» – поправил себя я. Набережная Ниццы – Английский променад с пальмами – тянется дугой от горизонта до горизонта. Вниз уходит наклонная серая стена, под ней – ровный галечный пляж, дальше – лазурное Средиземное море. Купальный сезон еще не пришел. Зябкие европейцы уже спускаются на пляж, идут, хрустя галькой, вдоль моря, но пальто и шляп еще не снимают. Солнце уже греет лицо, но, по их понятиям, этого мало. У нас при такой погоде, и даже раньше, пляж Петропавловки сиял бы голыми телами. А эти переговариваются, смеются, молодые дружески толкаются, резвятся, но обнажаться никто не спешит.

О, один загорающий есть! В наклонной стене впадина, ниша. В углублении ветра нет, и солнце печет вовсю – и обнаженный, седой, подтянутый красавец, сладко жмурясь, раскинулся в пластмассовом кресле, подстелив полотенце. Хорошо устроился! Впрочем, через минуту зависть моя чуть уменьшилась: я увидел таблички возле ниши и с помощью моей спутницы перевел: «Горячий душ», «Камера хранения ценных вещей», «Туалет». «Тубзик», как называет это заведение моя спутница, запомнившая это словечко с далеких пионерских лет. Так что этот… милорд, хранитель необходимых «удобств», раскинулся, пожалуй, слишком горделиво! Хотя, с другой стороны, каждый человек сам выбирает, как ему себя чувствовать и где. Этот считает, видимо, что все прекрасно, – и глупо и даже подло его с этого сбивать. Да его и не собьешь! Это мы непрерывно мучаемся, даже в самых высоких своих кабинетах, – а этот вполне счастлив и горделив здесь. Мое первоначальное ощущение, что это загорает какой-нибудь пэр или герцог, все-таки отошло… Вероятно, это все-таки служащий данного учреждения… вот такие они тут! Самодостаточные, о таких говорят. «Рабочая гордость» – сказали бы у нас.