За каждый метр. «Лейтенантская проза» СВО

– Он у нас разведчик-одиночка, – представляет Зимородка Дрезден, – все маршруты сам прокладывает, все точки сам снимает. Мы боимся за него, а он ни снайперов, ни мин не боится. Может, его хохлы за своего принимают?

– Ага, – соглашается Зимородок, – шарится непонятный бомжара по позициям. Тушенку ворует.

– Весельчак, – вставляет комбат.

– А чё? Стоит один раз кислое лицо показать, и товарищи сразу скиснут.

– Расскажи, как настроение поднимаете? – просит Дрезден.

– У всех есть дети, поэтому стоит запеть «по полям, по полям синий трактор едет к нам» – все сразу улыбаются.

– Он у нас из Молдавии, – говорит комбат.

– Гражданин России с 2011 года, – с гордостью уточняет Зимородок.

– Из Приднестровья?

– Нет. Из Молдовы. Родители переехали.

Проза догадывается, что Зимородок молоденький совсем.

– Ты из мобилизованных?

– Нет. Доброволец.

– Расскажи что-нибудь примечательное. – Проза объясняет, какие истории ему нужны.

– Ну вот забавный случай, – вспоминает Зимородок. – Взяли опорник, зажали хохла, сдается почти. Криком кричит: «Отпустите!» Мы ему: «Чего разорался? Твоя война окончилась, везунчик». – «Нет! Отпустите!» – и взятку предлагает 400 тысяч. Прямо тут, в окопе. У них же «Старлинк». Интернет прямо в окопах есть, клиент-банк работает. Открывает его на смартфоне. «Прямо сейчас, – говорит, – тебе переведу». Чудак человек. Между прочим, в Румынии учился. На пулеметчика.

Зимородок бросает взгляд через плечо – в помещение входит еще один боец.

Зимородок тут же вскакивает уступить место вошедшему – с заметным облегчением от бесполезного, с его точки зрения, разговора.

Боец садится на стул, стаскивает и мнет зеленую вязаную шапочку, его русые волосы прилипли ко лбу.

– А вы кто? – сразу берет быка за рога Проза.

– Командир взвода в пятой роте. Сипуха.

– Я имею в виду – мобилизованный или доброволец?

– Доброволец. – Когда Сипуха улыбается, кончик его носа пригибается книзу.

– Давно воюете?

– С Херсону.

– И как разница? Где труднее?

– Под Херсоном все ползком, здесь – бегом.

– А на гражданке кем были?

– Быкам хвосты крутил.

– В смысле?

– Пастух я. С Алтая.

– Лучший командир взвода, – отвлекается от своих дел комбат.

Как бы его разговорить? Проза начинает тему военного куража.

– Я со своего пригорка так вижу, – не соглашается Сипуха и внимательно осматривает штабное помещение батальона: все ли его слушают?

Щурится, собираются морщинки в уголках глаз, его взгляд меняется, перестает быть безмятежным, становится цепким, серьезным. На мгновение.

– Куража нет! – заявляет Сипуха. – Нужно в бой с холодной головой идти, чтобы свой взвод на кураже не положить.

– А если страх?

– А страха нет! – Сипуха умолкает и неотрывно смотрит Прозе в глаза.

Тот молчит некоторое время, а потом спрашивает:

– А люди? Во взводе ведь есть мобилизованные?

– Есть, – Сипуха снова мнет шапку, – я им говорю: «Чего боитесь стрелкотни? Хохлы нас должны бояться, и они боятся!»

– Тяжело руководить людьми? Точнее, не так. – Проза переформулирует вопрос: – Что самое трудное в руководстве людьми?

Сипуха задумывается. Ему принесли чай, и он делает несколько глотков, прежде чем ответить.

– Люди не готовы идти сверх поставленной задачи. Но если есть возможность идти, то надо идти. Сделать хоть на полшага больше, чем нужно. Чем приказано.

– Серьезная задача, каждый раз по-разному решаемая, видно, – поддерживает его Проза.

– Разрешите? – обращается к комбату Сипуха, показывая на лист бумаги.

Комбат кивает. Сипуха твердой рукой чертит карандашом схему:

– Вот это их первый опорник, в нем человек десять сидит. Вот это – второй опорник, побольше, в нем человек тридцать может сидеть. А вот здесь, – Сипуха рисует мелкие кружочки между линиями опорников, – одиночные ячейки, отсюда прикрывают отход, подход подкреплений, поднос боеприпасов.

– Усидеть под артой в одиночной ячейке у нас почти никто не может, боятся, а хохлы могут. – Дрезден угадывает, что хочет сказать Сипуха, и перебивает его: – Над этим работаешь?

– Усидеть в одиночном окопе можно, – не соглашается Сипуха, – только уверенность в товарищах. Духовитые. На них все держится. И у хохлов по-разному.

– 42-я не сидит, бегут за милую душу, 95-я – да. Согласен, – говорит Дрезден.

– Одиночные ячейки? – Проза вспоминает мемуары Рокоссовского. – В чем их смысл? Еще в Великую Отечественную от них отказались.

– Если прилетает мина… прямой прилет, то только один человек гибнет, – объясняет Сипуха, – нет разлета осколков по траншее.

– За вами приехали, – говорит комбат Прозе.

Все встают, Дрезден выходит проводить.

– ППУ найдете? – спрашивает он у водителя уазика, крепкого, за сорок блондина, явно мобилизованного.

– Должен. – Тот отвечает как-то неуверенно.

Из-за УАЗа выходит зам по тылу Синица:

– Там двое хохлов-наводчиков гуляют с коляской во дворе, изображают семейную пару, если заблудитесь, то у них спросите – покажут.

Зам по тылу следит за выгрузкой припасов из кузова уазика, он остается в батальоне, а Проза уезжает с его водителем.

9.50