За краем мира

Это Rooskies. Они не повернут, уж коль решили.

И они ползли дальше втроём. И счастье, что втроём, только кошки Ди тут ещё и не хвата…

– Мяу, – спокойно сказала в ухо кошка Ди. Мол, куда ж вы без меня, глупые двуногие и бесхвостые коты?

Молли только и смогла охнуть. Но делать нечего – не поворачивать же назад?

Тяжёлые снаряды рвались всё дальше и дальше за их спинами. Гаубицы перешли на увеличенный заряд, прибавляя дальности.

Линия чёрных ползунов приближалась. Не три, как в прошлый раз, – самое меньшее три десятка, а за ними – да, точно, цепи пехоты. Шагающие бегемоты по флангам, что могут поливать всё внизу из митральез и всаживать осколочно-фугасные снаряды своих 2½-дюймовок прямо в изгибы траншей. От них не спасут ни окопы, ни брустверы.

За спиной раздались сухие винтовочные выстрелы – защитники Мстиславля, похоже, напоминали, что так просто отсюда не уйдут. Молли не знала, зачем они стали стрелять – их пули не пробьют брони паровых страшилищ, егеря прячутся за ползущими крепостями; и, как ни крути, остаётся одна надежда – на неё, Молли.

Так, кажется, этого хватит. Достаточно. И скоро они подойдут ещё ближе. Локоть – ладонь – пальцы, Молли Блэкуотер.

Рядом с ней замерли волчица с медведем. И оба уставились на неё.

– Мяу! – ободряюще заверила её кошка Ди.

Локоть – ладонь – пальцы…

Только почему же так трудно, так медленно собирается в них заветное тепло?

Откуда этот холод, да не привычный уже зимний, не холод снега, а чего-то совсем иного, холод, ползущий по жилам, норовящий обратить в пару стеклянных шаров даже сами глаза? Такой… странно знакомый холод?..

Молли с досадой потрясла ладонью. Что такое? Где то, к чему она уже привыкла? Лёгкое покалывание в кончиках пальцев – и всё?

«Тебя замораживают, – сказал незримый Зверь Земли густым своим басом. – Мы поможем тебе, но… ты можешь не выдержать. Рискнёшь, Молли из Норд-Йорка?»

Замораживает? Кто замораживает?

«Не знаю. Мы, древние этой земли, можем лишь дать тебе силу. Нам не открыто искусство направлять её так, как умеете вы, люди. Мы – хранители спокойствия, вы – вечные его возмутители…»

Кажется, незримый собеседник Молли был в настроении поговорить, но у неё совершенно не было времени!

Я согласна! Давай!

Мгновение, другое – и онемение в пальцах сменяется привычным огнём.

Он побежал вниз от плеча, скапливаясь в ладони, словно дождевая вода. Больше, больше, и ладонь Молли вдруг стала наливаться тяжестью, словно незримое пламя было тяжелее расплавленного свинца.

Но это была не её сила. Чужая, хоть и благорасположенная. Онемевшие пальцы отозвались болью, они оживали, словно затёкшая нога.

Молли досадливо тряхнула рукой. Разговоры, разговоры… а паровики Королевства один за другим начали пальбу, рявкали короткие пушки в спонсонах, ожили митральезы в носах; к ним присоединились чудовищные шагоходы, и окопы защитников города накрыло второй волной взрывов.

Конечно, эти снаряды куда легче гаубичных, но зато это была шрапнель, и она взрывалась в воздухе над щелями и ходами, выкашивая всех, кто пытался там укрыться, дождём раскалённого свинца.

Зарычал медведь, у Волки вырвалось нечто вроде короткого взлаивания.

Чужая сила утекала сквозь пальцы, оживив их, прогнав странное оцепенение, но Молли не умела ни направить эту мощь, ни хотя бы удержать.

Своё. Только своё.

Белое поле, чёрные машины на нём, склёпанные из кованого железа, пушки и пар, снаряды и бомбы, дым и огонь, пули и осколки. И трое – в самой середине. Девочка из Норд-Йорка с двумя оборотнями – волчицей и медведем.

Ах да, и ещё кошка.

Трое и кошка. Кошка. Кошка у окошка…

Пальцы Молли шевельнулись. Тогда, у госпиталя, когда надо было спасать госпожу Вольховну Среднюю и её пациентов, всё получалось словно в бреду, в горячке, а сейчас, напротив, Молли ничего не чувствовала, кроме лишь пляшущей на кончиках пальцев силы.

Её собственной.

Их пока что не видели. Или не обращали внимания? За спинами троицы горел Мстиславль, артиллерия Королевства перенесла огонь вглубь, громя дальние амбары да склады на северной дороге.

Пора, Молли.

Она разжала кулак.

И зажмурилась – крепко-крепко.

Но при этом она и так видела всё, что нужно.

Выпущенное на свободу существо, которому не было имени, взмахнуло короткими злыми крыльями, устремляясь к крайнему шагоходу. Раз, другой, третий – вот они, узкие щели, презрительно щурящиеся на весь белый свет. Внутрь! Внутрь, туда, где сплетаются трубы и паропроводы, где горят топки и вовсю трудятся котлы, где ярится перегретый пар, отдающий свою мощь склёпанному из гнутых железных плит чудовищу.