За краем мира

Белая фигура в длинном балахоне тащилась, тяжело опираясь на белый же посох. Лицо скрывал низкий капюшон, но походка трудная, так в Норд-Йорке ходили вымотанные жизнью старики.

И, похоже, её никто не видел. Кроме неё, Молли.

Она судорожно рванула ручку телеграфа. «Пехота», «справа по борту», мало, мало!

Фигура остановилась. Двумя руками вонзила посох в снег, разогнулась, взглянула прямо в лицо Молли сквозь все окуляры, перископы, линзы и зеркала.

Старуха. Древняя, морщинистая старуха. Сухие блёклые губы дрогнули, складываясь в кривую ухмылку.

Руки, корявые и скрюченные, словно ветви деревьев, уже отживших своё, уже готовых рухнуть, потянулись к Молли. Сквозь железо и броню.

Она закричала. Потому что лица её вдруг коснулись ледяные пальцы, больно вцепились в щёки, потянули, словно пытаясь вырвать каким-то образом из башни.

Иди сюда, иди сюда, иди сюда…

У Молли закружилась голова. Шёпот, казалось, идёт отовсюду, со всех сторон.

Яростно зашипела – шерсть дыбом, хвост трубой – кошка Ди.

Старуха вдруг пошатнулась.

Пошатнулась, черты лица исказились дикой ненавистью. Она сделала ещё шаг и оказалась возле самого броневагона.

Последнее, что успела разглядеть Молли в свой хвалёный перископ – как на старухе вспыхнул белый балахон, и она живым факелом бросилась прямо на броневые плиты «Геркулеса».

Время для Молли остановилось. Умер грохот боя, крики людей, рёв орудий, треск митральез, умерло всё – оцепенев, она глядела вниз, где прямо на борту бронепоезда стремительно расплывалось алое пятно раскалённого металла.

Сталь покраснела, потом побелела. А потом потекла, тая, словно лёд на весеннем солнце.

Словно не замечая жара, в проём шагнула фигура в белом балахоне, вся охваченная пламенем. Пламя полыхало, но одежды оставались девственно-белыми, нетронутыми огнём, не испачканными гарью.

Смерть пришла, вдруг с ледяным ужасом подумала Молли. Она не видела ни лица фигуры, ни глаз, не видела вообще ничего, кроме устремившегося потоком с её пальцев пламени.

И в этот миг что-то со страшной силой ударило по башенке, ударило снизу, разрывая крепёж, срывая болты так, что железный колпак вместе с Молли взмыл в воздух.

По-прежнему бесшумно, словно кто-то позаботился, чтобы барабанные перепонки Молли не разорвало. По-прежнему медленно, словно кто-то позаботился, чтобы она разглядела бы всё в деталях. Как во сне, башенка проплыла по воздуху, открывая Молли картину гибели и уничтожения.

По всей передней половине бронепоезда вагоны заполнились пламенем. Огонь рвался из всех щелей и сочленений, вышибал броневые двери и заслонки на бойницах, жадно тянулся следом за выбрасывавшимися прямо в снег из пылающей преисподней людьми.

Взрыв бесшумно вспорол борта головного броневагона. Стальные стены расступились, раздвинулись, падая в стороны, словно у кукольного домика, и к небу рванулся чёрно-рыжий гриб. Молли окутывала плотная, плотнейшая тишина, уши словно заложило ватой, и ещё на них давило, словно если б она занырнула на глубину.

Вокруг неё спасавшийся экипаж «Геркулеса» косило осколками, там, где только что стоял бронепоезд, продолжались взрывы – рвался боезапас, а Молли, оцепенев, так и замерла в своей башенке, даже не почувствовав, как та рухнула в снег.

А потом…

Её тряхнуло, ударило в ноги так, что в глазах всё помутилось. Неведомая сила, защитившая в первые мгновения взрыва, исчезла.

…И тишина вдруг оборвалась, сменившись громом всё продолжающихся взрывов, от которых в ушах зазвенело, а в глазах помутилось. Молли вжалась в железную раковину башенки, изо всех сил зажмуриваясь, не способная ни двинуться, ни подумать.

Ой, ой, ой, мама-мамочка!..

Грохот откинувшегося бронеколпака, ледяной воздух, пахнущий порохом.

– Мэгги! – кто-то почти что взвыл прямо у неё над ухом. Взвыл дико, по-звериному.

Чья-то рука ухватила её за шиворот, рывком выдернула из башенки, прижала к снегу.

Госпожа старший боцман! Глаза расширенные и безумные, лицо перепачкано сажей и кровью, не поймёшь, то ли своей, то ли чужой.

– Цела? Ранена?

Молли не успела ответить – Барбара уже волокла её за собой, ползком пробираясь прочь от горящего бронепоезда. Всей головной его части больше не существовало, пламя жадно лизало броню первого из паровозов, но с уцелевших хвостовых вагонов уже била артиллерия, прикрывая выживших.

Снег набивался в рукава, за шиворот, жёсткий и холодный, от него немели запястья, и это было, наверное, единственное ощущение, кроме адского грохота, обрушивавшегося со всех сторон.

Мисс Уоллес ползла, умело и быстро, распластываясь и извиваясь, и притом ещё ухитряясь тащить за собой совершенно парализованную Молли.

Рядом с ними полз ещё кто-то, с визгом летели через головы пули и снаряды, а Молли едва находила силы дышать.

Кто-то яростно крикнул, кто-то взвыл от ужаса, кто-то страшно бранился. Барбара навалилась сверху на Молли, закрывая её собой.

– Господи… только б вытащить… только б тебя вытащить… – услыхала вдруг Молли горячечный шёпот госпожи старшего боцмана. Глаза у той оставались огромными, полными безумия.