За крокодилами Севера

Погибшие рыбины, оставшиеся на дне реки или вынесенные струей на берег, конечно, играют здесь свою очень важную роль. В горной реке от природы мало органического вещества, а стало быть, и мало разных микроорганизмов, инфузорий, рачков и прочего корма, необходимого тем же малькам, которые вот-вот появятся здесь из икры и будут здесь подрастать, набираться сил, откармливаться, чтобы затем опуститься вниз по реке в океан…

Эта логика природы мне понятна — в природе ничего не бывает просто так: родители погибают, чтобы дети смогли набраться сил… Да, это все очень верно, что касается самих рыб. Но природа, распорядившаяся подобным образом, не учла того обстоятельства, что здесь, на берегу реки, когда-то могут появиться люди, которые пожелают сварить тут уху или приготовить чай, а то и просто попить речной воды — вода в реке, заполненной погибшей рыбой, нам, людям, для употребления скорей всего не подходит…

Неуютно чувствуешь себя и возле самой воды — когда нет ветра, когда воздух застаивается возле берега, то тебя тут же окружает «особый» запах, рожденный гниением массы рыбы, который, конечно, никак не располагает к блаженному созерцанию красот окружающей природы… Местами более-менее брезгливому человеку не удастся даже спуститься к самой воде — под ногами все время трупы и трупы рыб… Скорей всего это горбуша, уже завершившая свою главную работу жизни…

Но вид реки-кладбища предстанет передо мной попозже, когда над рекой поднимется солнце. А пока в темноте мы бредем по довольно-таки широкой, но мелкой речной протоке с прочным каменистым дном. Течение здесь не очень быстрое, но тем не менее отовсюду, со всех сторон несутся к тебе частые-частые всплески воды, будто много-много больших рыб, случайно попавших на мелководье, стараются выбраться отсюда и для этого, что есть силы, работают своими хвостами…

То, что эти непрерывные частые всплески исходят именно от рыб, догадываешься почти сразу, как только делаешь в воде третий, четвертый, много — пятый шаг: тут же в твой сапог ударяется рыбина, за ней вторая, третья…

Когда рассветет, я вернусь сюда, к протоке, и увижу здесь много горбуш… Это они, самцы-горбуши, стоят здесь над своими гнездами, стоят давно. Кто-то из этих отцов-сторожей, видимо, доживает уже последние дни — по темным спинам и по головам таких полуживых рыб во всю поползли белые пятна — рыбий тлен. У рыб уже отмирают ткани, но они до последнего остаются здесь верными своей главной цели в жизни.

Мне почему-то вспоминаются тут наши детские аквариумы и крохотные рыбки: пецилии, меченосцы, гуппи, принесенные домой с Птичьего рынка. Эти рыбки, приобретенные на рынке, часто болели и покрывались вот такими же светлыми пятнами, как эти доживающие свои последние дни горбуши-самцы… Белые пятна по телу рыбок были для нас, начинающих аквариумистов, первыми вестниками беды-гибели…

Солнце мы встречаем на берегу небольшого речного бочага-аквариума. Берег почти отвесный. Когда-то речная струя со всей силой била в этот берег, как в наши среднерусские окские и волжские крутояры, размывая грунт, унося его вниз по течению, оставляя здесь глубокую впадину. Но если под тем же окским или волжским крутояром глубина, как говорится в таких случаях, немереная, то здесь камчатская река смогла вымыть всего двухметровую яму. Вымыла, а затем, будто специально для нас, отгородила эту яму-бочажок от главной струи каменистой отмелью — языком. И главная струя понеслась дальше прямо, а наш бочаг будто приготовился стать речной старицей — осталось только реке замыть в него вход и затянуть речным илом выход.

Но ни выход, ни вход в наш бочаг пока не закрыты. Да и случится ли такое с горной, своенравной и непостоянной в своем буйном течении горной рекой… Наверное, нет… Наверное, нашему бочагу-аквариуму уготована уже какая-то иная судьба. А пока наш бочаг принимает в себя речную воду, гасит слегка ее скорость, дает речной струе повертеться-покрутиться здесь, обойти-омыть крутой берег-обрыв, а там и отпускает эту струю дальше.

Вода в нашем бочаге прозрачная, и когда солнце поднялось достаточно высоко, я хорошо разглядел на дне громадную, погибшую, видимо, еще не так давно рыбину… Скорей всего это была чавыча, та самая чавыча, которая первой приходит сюда из океана.

Над погибшей чавычей небольшая стайка рыбок — каждая рыбка размером с нашего окунька-палечника, даже чуть поменьше. Кто это? Будущие чавычи, горбуши, кижучи?.. Конечно, эти рыбки появились на свет не в этом году, а пораньше. Когда спустятся они вниз, к океану? В этом году? Или еще зиму проведут здесь, в реке?

Собран спиннинг полегче, катушка совсем небольшая, леска 0,35 — на такую же леску год тому назад я выводил к берегу Чулышмана первого своего алтайского тайменя.

На конце лески блесна, «мепс»-лепесток. Это моя самая обиходная блесенка — сколько соблазнилось этим «мепсом» щук, окуней. Однажды даже лещ-старожил северного озера сплоховал, увидел эту блесну, и попал в мою лодку…