За Кубанью(Роман)

— Дело! — согласился Нух. — Дело! А землю эту мы, как в старину, засеем сообща, будет у ревкома свой хлеб — учителям или кому там, сиротам.

Он поднялся.

— Хорошо, если бы к собранию наши ребята от Алхаса ушли, — произнес Нух и тяжело вздохнул.

— Черт с ними! — взорвался Ильяс. — Пусть на себя пеняют. Сопляки… Их там меньше десятка, стоит ли говорить о них.

Спор не новый. Нух и Максим с тревогой заговорили о засевшей в лесу банде бело-зеленых. Ильяс же полагал, что она рассеется сама собой.

— У этих сопляков-дезертиров — винтовки и гранаты, — повысил голос Нух. — Кроме наших там сотне две- три всякого сброда — несдавшиеся деникинцы, кулачье, грабители, Ерофей со своими головорезами. И кто назвал их бело-зелеными? Никакие они не зеленые, самые настоящие беляки — недавно продотряд разгромили, обоз с хлебом в лес завернули, на ревкомы нападают. Разве секрет, что Измаил и другие наши кулаки связаны с Алхасом? А как мы можем противостоять этой силе? Беспрерывно твержу, что в ауле надо создать свою охрану. А что слышу в ответ? Одни насмешки. Кроме Максима, никто всерьез не задумывается над создавшимся положением. Хватимся, Ильяс, но будет уже поздно. — В голосе Нуха — укор. — Ладно, завтра проведем собрание, там все и решим.

Нух ушел. Тотчас же из-за плетня донеслось:

— Есть новости, сосед? — Это Лю, отец Бибы. — Можно к тебе заглянуть?

Лю удобно устроился под знаменитым орехом. За ним перешли дорогу сидевшие у своей сакли Юсуф и неразлучные Умар и Гучипс. Умар невысок, строен, подвижен, добрые глаза его глядят печально — вдовцу здорово достается: когда не стало жены, младшему было всего лишь три месяца. Толстяк Гучипс тщетно пытается женить друга.

Все чинно усаживаются, и Ильяс начинает излагать свой взгляд на земельную реформу: дели землю на тех, кто есть, ждать нечего, а на всякий случай имей резерв. Белые, бело-зеленые не в счет.

— Позволь! — вскакивает Юсуф. — Выходит, если мой сын сейчас у Алхаса, я на него ничего не получу? Разве это справедливо? Вернется и будет жрать, как все. Черт побери, да он и сейчас все из дому тащит.

— М-да, — вмешался в спор Лю, — тут что-то не так. Белые, красные, бело-зеленые…

— А как быть с Нурбием? — задумывается Юсуф. — Его старшего, Меджида, расстрелял генерал Покровский, а Сафера мобилизовал Султан-Гирей.

— А ты, Юсуф, полагаешь, — с трудом сдерживая раздражение, замечает Умар, — что мы будем выделять землю своим врагам?

— Какой же тебе Сафер враг? Опомнись, дорогой. Что ты несешь?

— Такой же, как и Султан-Гирей, — подтверждает Умар. — Солдат или генерал — разница маленькая, стреляет солдат, а не генерал.

Из лесу доносится глухой треск выстрелов. Все прислушиваются.

— На обед собирают, — сообщает Юсуф. — Теперь там дисциплинка.

— Это хорошо, — радуется Лю. — Без дисциплины ничего у них не получится, расползутся по бабам.

— А что у них должно получиться? — удивляется Ильяс.

— Что? — Умар желчно кривится. — Они ведь собрались поиграть в солдатики, разве ты не знаешь? Разобьются на две группы и начнут палить друг в друга. Пиф-паф… Ты ведь твердишь: сопляки, соберутся и разойдутся. А мне эти шутки с порохом уже надоели. Думаешь, они не наблюдают за нами? Хорошо, если не впутаются, когда мы землю начнем перекраивать.

Ильяс понимает: его приперли к стенке. А в самом деле, что предпримет Алхас, когда они начнут делить землю? Этого он сказать не может — видел Алхаса в последний раз около двадцати лет назад… Но тогда они были совсем другими.

Спор обрывается, люди расходятся, так и не придя ни к какому выводу. Один Лю спокоен: пусть хоть весь аул с ума сойдет, лишь бы это не коснулось его семьи. Надо уметь пройти по болоту, не испачкав сапог, — вот его девиз.

Интересы аульчан, разумеется, не ограничиваются этими спорами. Адыгехабль — аул большой, и народ там весьма разношерстный. Если заглянуть в кунацкую Салеха, нам откроется нечто иное. Сюда гости начинают сходиться, когда на аул опускаются сумерки. Калитка не скрипит, пес надежно привязан в глубине двора, за сараем: кто бы ни зашел, не его это собачье дело.

— Завтра собрание, — сообщает Салех, когда все усаживаются и умолкают.

Гостям это известно.

— Будут землю делить…

И это всем известно.

— Лучше бы этого собрания не было, — заканчивает Салех.

Поднимается шум — все говорят сразу. Измаил ударяет кулаком по столу — все смолкают.

— Салех прав! Будем так сидеть, они отберут у нас все.

— Надо посоветоваться со стариками, — предлагает Джанхот.

— Не штановиш на тонкий шук… — скорчив глупую рожу, шепелявит Салех. — И шлепой швинье попадает шолудь…

Все хохочут: Салех точно копирует их мудрого хаджи Сулеймана — от любого вопроса тот отделывается ничего не значащими поговорками.

— Придется сегодня ночью кому-то прогуляться. Решай, Измаил.