За Кубанью

Он укрылся за валуном. Если это враг, часовой поднимет тревогу и завяжется бой, тогда он и решит, как быть дальше. По характерным звукам догадался, что конники проникли в лагерь. Но почему ни одного выстрела? Шеретлуков спустился еще ниже, туда, где у самой тропы громоздился огромный валун. Укрывшись за ним, стал ждать. Вскоре продрог, начал топтаться на месте.

Шум со стороны лагеря донесся лишь на рассвете. Шеретлуков снова залег за своим могучим укрытием. Давно уже отряда и след простыл, а Шеретлуков все лежал за валуном. Мокрая папаха отброшена, по лицу струится пот. Конечно, они назвали пароль — часовой не мог уснуть, зная, что вот-вот вернется командир. Да, они знали пароль. Раз красные знали пароль, значит, что-то случилось с Ибрагимом.

Вдруг вспомнил о пощечине. Вот он, ее отзвук. Другой бы на месте Ибрагима уже давно переметнулся к противнику, ждать милостей от Улагая ему уже не приходилось. Значит, Ибрагим у красных. Но тогда летит к чертям собачьим вся хитросплетенная агентурная сеть, а это все равно, что остаться в чужом городе с завязанными глазами.

В лагере тишина. И вокруг тишина. Поднимается розоватое горнов солнце, подернутое снизу тонкой пеленой сизых облаков. Будто желток в разбитом яйце. Шеретлуков вдруг почувствовал облегчение, какого не испытывал никогда. Все просто до ужаса: приехали, взяли и уехали. Будто хозяйка, управившись с делами поважнее, махнула метлой по темному углу чулана. И нет ни паутины, ни пауков.

«Поброжу в одиночестве, — решает Шеретлуков. Поищу запасное логово Кучука». Ему никого не жаль. Он даже рад, что не взбрело в голову поднять тревогу: ненужные жертвы. А так все обошлось. Он с улыбкой представляет себе лицемерно-скорбную физиономию Кучука, слушающего рассказ о ликвидации штаба. И Кучуку никого не жаль, даже Шеретлукова. Досадно — и только: не успел вырастить фаланги, как их отсекли.

Пойти, что ли, в лагерь позавтракать? Впрочем, это можно сделать и здесь. Он бросает взгляд на пустой лагерь и берется за сумку. Что-то заставляет его еще раз повернуться к постройкам. Он вздрагивает: из трубы над поварской хибаркой ровным тонким столбиком, словно ртуть в термометре, тянется вверх и тает в вышине дымок.

Засада! Шеретлуков представляет себе ее: трое или четверо красноармейцев, проклиная сволочного мятежного князя, притаились в домике, по очереди таращатся в окно, а один, самый пожилой и домовитый, готовит чаек. Сколько же они будут ждать его?

Сидеть весь день за валуном Шеретлукову не улыбается. Подхватив карабин и сумку, короткими перебежками выбрался из зоны обзора. Сделав основательный крюк, оказался наконец на «тропе Улагая». Лагерь внизу. Люди возле построек не появляются, уже и дымок не тянется из трубы. Догадались, верно.

Там, где многие тропки сливаются в одну, слышится тихое журчание родника. Шеретлуков завтракает, потом вырезает себе толстую дубовую палку: торопиться-то некуда.

Отдохнув, начинает подъем. Вскоре замечает прижавшийся к скале крошечный домик-сруб. На дверях — замок. Если это сезам Улагая, где-то обязательно должен быть и ключ. Шеретлуков шарит пальцами по крыше и нащупывает его. В клетушке без окон ему нравится: обильный запас продуктов, оружия, боеприпасов; имеется свеча; на полочке — спички, на гвозде, как положено, — бурка. Даже короткий топчан с войлочным свертком в изголовье.

«Быть может, — приходит ему мысль, — у нас дело пошло бы куда лучше, если бы восстание готовил другой, а Улагай ведал бы делами хозяйственными». Запершись изнутри на крючок, укладывается. И тут же засыпает.

Проснувшись, открыл дверь — темно. Решил: надо идти к Улагаю. Этой же ночью. Он может сейчас быть только в одном месте — у главного муллы одного большого аула, глуповатого и жадного муллы, мечтающего стать кадием, судьей.

Ночь в пути, дневка у сдобной вдовушки, от которой сладко пахнет лепешками и лавандой. К Улагаю попал на завтрак. Как и положено, вместе с ними угощается и хозяин. По этой причине деловая часть откладывается. Шеретлукова это нисколько не огорчает: слишком уж сочна баранина. В индюках мулла тоже, говорят, знает толк, но лучшей баранины Шеретлукову пробовать не приходилось. Такая баранина настраивает на лирический лад, впору потребовать шампанское. Он забавляет друзей веселыми историями, и вдруг на ум ему приходит догадка: Улагаю уже все известно.

— От таких поворотов, Кучук, голова кругом пошла, — признается Шеретлуков, когда их покинул мулла. — Что же дальше?

— Вопрос мужчины, — улыбается Улагай. — Ты что думаешь?

— Ладо уйти в подполье, затаиться, сохранить силы.

— Боюсь, — ответил Улагай, — что ты переоцениваешь противника. У них успех, да. Но — временный. Значит — ударом на удар. Всем ушедшим из отрядов на зиму будет приказано вернуться в строй. Достаточно двух-трех налетов казачьих банд на аулы, чтобы восстановить прежнее отношение горцев к русским.