За Кубанью

Можно бы уже возвращаться в город, Рамазан торопит: их ждут другие дела. Но Максим все тянет — вдруг появится Ильяс. Но ни его самого, ни каких-то вестей о нем нет. Не объявился и Салех, со дня обыска никому на глаза не попадался. И вот назначен день отъезда. Последний разговор с Умаром.

— Пора тебе вступать в партию, — замечает Максим.

— В партию? — Умар поражен. Он переводит взгляд с Рамазана на Максима. — Разве таких, как я, берут?

— Именно таких и берут, — улыбается Максим и шутливо добавляет: — Меченых…

— Да ведь я малограмотный.

— Ты — большевик на деле, — произносит Максим. — Остается оформить это. Позовем Екатерину Александровну, она поможет.

Заявление Умара в кармане, рядом с «вещественным доказательством» — декретом, за который вступился Ильяс. Можно ехать.

— Мы проводим вас всем отрядом, — решает Умар. — Засада не снята.

— Не нужно, — возражает Рамазан. — Мы с Максимом уже все обдумали. Перехитрим. Ведь они полагают, что нам о засаде ничего не известно, воображают себя кошкой, которая притаилась у мышиной норки. А вместо мышки появится совсем другой зверь. Возьмем у вас один ручной пулемет, надо же его испробовать. Пусть Алхас узнает, что мы не зайцы. И Сомова с этим согласна. А вашу силу демонстрировать сейчас не стоит. Придет час…

— О! И женщину с собой в огонь тащите! Нехорошо.

— Умар, эта женщина была пулеметчицей в отряде Пархоменко.

— Смотри. Но лучше бы всем аулом на них навалиться.

— Много чести гадам, — махнул рукой Максим. — Да и отрядом рисковать нельзя. Сил у вас мало, люди неопытные. Алхас может отрезать вас от аула, тогда отряду конец. Кстати, ни при каких обстоятельствах не выводи отряд из аула! Это заруби себе на носу, Умар.

Прощание. Тачанки пылят по дороге. Навстречу засаде. На первой тачанке — Рамазан. У него орлиное зрение, он ясно различает кусты, в которых расположились бандиты. Пожалуй, можно начинать. Его тачанка слегка разворачивается. Самое удобное место — до леса версты полторы, до засады — саженей триста. Ничего, пулемет достанет, не винтовка.

Люди мгновенно занимают боевые позиции. Максим сверяет расстояние с прицельной планкой. Указательный палец пытается слиться со всей пятерней.

И тотчас: та-та-та-та… Сразу же вступают и винтовки.

За кустами заметна возня, кто-то вскакивает, но тут же валится на землю. Чаще защелкали винтовочные выстрелы. Что-то плохо отвечают бандиты. Видно — это нечто вроде отвлекающей группы. Главное, как и предполагали, — впереди. Не прозевать бы…

Теперь у Максима как бы три глаза, он водит ими вправо и влево, вверх и вниз. Два глаза мечут ненависть, третий — огонь. В кустах, заметно поредевших, не шевелится ни одна ветка. Максим поворачивает все три глаза к лесу. Так и есть — на опушке появляется группа всадников. Они развертываются лавой, шашки наголо, головы прижаты к конским гривам.

«Далеченько развернулись, молодчики, не всякий конь выдержит такой карьер», — думает Рамазан. Максим успевает сосчитать — кажется, чертова дюжина. С какого края начинать? Слева направо. Огонь!

Тарахтят винтовочные выстрелы, их перекрывает гулкий гогот пулемета. Третий глаз ниже, еще, так! Не пропустить ни одного!

Лава переходит на галоп, вот-вот спешится. Тогда не уйти. Рамазан и бойцы не спеша целятся — главная надежда на Максима.

— Огонь!

Пятеро или шестеро всадников все еще несутся навстречу своей смерти. Они совсем близко. Один из них поднимает голову. Неужели! Глаза Максима заволакивает туманом. Конь, несущийся на него, со всего размаху опрокидывается через голову, придавив всадника, остальные заворачивают к лесу.

— По тачанкам! Эй, Петро, заезжай вперед, я буду прикрывать! — кричит Максим. Петро нахлестывает лошадей. Когда его повозка проскакивает мимо, Максим замечает: раскинув руки, к задку приткнулась Сомова. Догнала пуля?

Максим то и дело оглядывается — нет ли погони. И зорко посматривает на громаду леса справа — опытный вояка обязательно бы выставил еще одну засаду для страховки. Но ее нет. Впрочем, если бы не пулемет, вряд ли удалось бы им отсечь вражью лаву.

Вот уже и опасность позади, а его все трясет. «Эх, черт, и примерещится же, — бормочет он. — А то б ни одного не выпустил».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ошибся Максим: не Ильяс скакал на него, а Чох.

А Ильяс, тот самый Ильяс, которого он тащил с поля боя, тот самый Ильяс, который потом его самого вырвал из цепких лап смерти, лежал в темной землянке в лесу. Лежал на сырой соломе и, перебирая события последних дней, пытался выделить главное.

Все пошло через пень колоду с той самой минуты, когда он сорвался, набросился на Салеха. Ильяс знал: Салех не может быть на стороне бедняков, он богатей, кулак, свой огромный клин без батраков обработать не может. Раньше, до революции, Салех вообще редко появлялся в ауле. Но вот получилось так, что стал он у них председателем. Ильяс думал: пусть Салех, пусть сам шайтан, лишь бы наконец что-то переменилось.