За Кудыкины горы

И Ольга уплыла. Озорная ватага всосала её легкомысленную улыбку. Смуглые девичьи пальцы с ядовито-красным маникюром впились в нелепый локоть Женьки Бурханова. Они тут же приотстали, а вскоре и потерялись.

— Целуются, должно быть, — холодно скривился Колька Черкасов.

— Чё же ещё?! — с нарочитым равнодушием мотнул шевелюрой генеральный конструктор.

Стало скучно, на листьях орешника я заметил пыль.

Но вернулась, вернулась взрослая парочка. Ольга веселилась пуще прежнего. Через силу мы воспряли духом, похохатывали, потешались друг над другом, сыпали анекдотами.

Но что напомнило яркое девичье лицо? Ах, да, вспомнил, — чайник, который я видел у зажиточных Игнатьевых. Большой, чуть надтреснутый фарфоровый сосуд: топкая изящная ручка, извилистый носик, мелкие китайские цветы.

Как заливалась эта враз потерявшая прелесть физиономия, эта ходульная фигура в срамных немазинских штанах!

Утром я приплёлся в неуютную мастерскую. У пергаментного фюзеляжа тяжело сопел генеральный конструктор Мишка Субботин. Он обрывал скрипучую дорогую бумагу и перепиливал рейки.

— Ничегошеньки не получается, — зло дышал Мишка, — крестики-нолики — детская игра. Нагрузку я неправильно рассчитал. Не по правилам аэродинамики. Так… вот так… Так…

Мишка всё оскабливал и оскабливал наше детище, словно спелый кукурузный початок.

Потом в ангар влетел Колька Черкасов. Колька обхватил конструктора за талию и начал, как дедка за репку, оттаскивать его от планера:

— Знаем мы твой расчет… «Я встретил девушку, в глазах любовь…» Новый, почище этого, смастерим, — позорно и тихо всхлипнул растрепанный Мишка.

Хрустящие клочки обшивки вылетали в распахнутую настежь дверь. Ветер гнал их по чумазой улице, по Карпатам. Одни пергаментные лоскуты взмывали в небо, другие застревали в. дремучих зарослях зрелого татарника.