За кулисами

Чтобы Санни не чувствовала себя одинокой, я через неделю купил у одного крестьянина в Тетенсене Дженни — ганноверскую кобылу вороной масти. Такая добрая, кроткая и медлительная — она даже хвостом бы не взмахнула, чтобы согнать мух. За шесть тысяч марок она стала моей. Возвращаясь домой, мы проезжали три полосы автобана и перескакивали десятиметровые мосты — и ничего. Там, где другая лошадь испугалась бы, мне приходилось следить, как бы Дженни не заснула.

«Погляди–ка, Наддель, что за ангелок!» — восторгался я, выпустив Дженни пастись на лужайке за домом, и следя за тем, как она вышагивает в тени дерева, почти касаясь ствола. Я наслаждался прекрасным ощущением того, что я просто замечательный лошадник. С сознанием того, что мы приобрели самую добрую лошадь на свете, мы отправились спать.

На следующее утро Дженни вела себя, как автомат, в который кто–то бросил монетку: шея поднялась вверх под прямым углом, уши повернулись на сто восемьдесят градусов. Когда я предпринял попытку подойти, она устроила мне настоящее родео: выпрямленные ноги, спина выгнута, как у кошки, и она отпрыгнула в сторону так, будто среди ее предков были лягушки.

У меня было этому только одно объяснение: должно быть, ночью кто–то пришел и потихоньку подменил мою милую лошадку.

Много позже я услышал, что среди животноводов бытует славный обычай скармливать животинке перед продажей несколько пилюлек, чтобы она себя хорошо вела и ее легче было продать. Знаток сразу же распознал бы обман по глазам животного. Для крестьян вид такого типа, как я, блондина с закатанными рукавами, который приезжает на Феррари, это словно пасха и рождество вместе. Бери и обманывай.

Но если на моем лугу оказывается такая лошадь, я быстро в нее влюбляюсь. А то, что я люблю, я не могу просто так вернуть, словно какой–нибудь свитер с зацепкой. Итак, Дженни осталась.

Как я подчеркивал в первой книге Болена, Наддель была настоящим талантом по части верховой езды. И вот теперь она впервыесмогла доказать свое умение на лошади. Гляньте–ка: Дженни заполучила специальные удила, которые переводили бы команду поводьев, словно переключение скоростей. И в течение года обе дошли до того, что довольно успешно стали принимать участие в скачках с препятствиями.

В принципе, для полного счастья мне не хватало только нескольких дойных коров. Но я боялся, что Наддель, проснувшись однажды под одной из них, скажет: «Чудесно! А теперь, парни, один из вас четверых отвезет меня домой».

Ладно, ладно! Не буду начинать все сначала…

Когда Наддель уезжала три года назад, я, конечно, хотел оставить лошадей у себя: «Они мои, они останутся у меня», — сказал я ей.

А она на это: «Нет, это мои лошади, я все время заботилась о них».

«Ну, хорошо», — не долго думая сказал я, ибо не желал ссоры, — «это твои лошади. Но, возможно, — ты ведь не против? — ты оставишь их у меня. И будешь заходить, чтобы покататься».

Но Наддель вела себя со мной столь норовисто, что предпочлаотдатьСанни и Дженни случайной знакомой. А через два месяца она снова успокоилась.

«Слушай, Дитер», — сдалась она, — «ты, вообще–то, был прав. Я так скучаю по Санни и Дженни! Я заберу лошадей и поставлю их у тебя. И буду заходить к тебе, чтобы покататься».

Она позвонила своей знакомой. И сразу же получила ответ: «Ясное дело, никаких проблем, Наддель! Конечно, ты можешь получить назад лошадей. По пять тысяч марок за каждую».

Я был готов вызвать адвоката. Но выяснилось, что Наддель не просто отдала кобыл, а даже подарила их. Что подарено, то подарено, с юридической точки зрения тут ничего нельзя было поделать. И я, недолго думая, решил порадовать Наддель.

Я проверил свою идею, спросив Наддель: «Как часто ты хотела бы ездить верхом?»

А Наддель на это: "..Ммм, я точно не знаю».

«А как ты собираешься добираться в Тетенсен? У тебя вообще есть машина?»

«… ну… нет… но я посмотрю! Я что–нибудь придумаю. Я могу ездить на автобусе…»

Когда я услыхал про Наддель и автобус, то понял: оставь это, Дитер. Ты увидишь ее здесь, если повезет, раз в году. А в остальное время тебе самому придется обо всем заботиться.

Позже я узнал, что Наддель потребовалось двенадцать месяцев после нашего расставания, чтобы распаковать свои пять с половиной коробок, в которых она перевозила вещи.

1999

Дики Третий

Для защиты от грабителей я всегда держал свору собак: Рембо, Роки, Дики. Дики Второй. Дики Третий. Все они были ротвейлерами, за исключением Роки, гольден ретривера.

И кроме того, еще был Чаки, немного чокнутая мальтийская болонка, дрожавшая двадцать четыре часа в сутки. Собственно, это была не собака. Скорее, морская свинка–переросток. Но Наддель наконец–то нашла существо, о котором могла бы проявлять материнскую заботу.

Как–то раз Дики Второй во время игры уселся на голову Чаки и немного пережал ему трахею.

«На помощь, на помощь, Чаки умирает!» — заорала мне Наддель и, перепуганная, побежала в сад.