За кулисами Apple, iЛИ Тайная жизнь Стива Джобса

С того самого момента, как в пятницу вечером мы передали в печать пресс-релиз, газеты и телевидение не скупились на новости о компании «Apple». Юридический журнал опубликовал свою статью о фальсификации документов, что вызвало новую волну ажиотажа. Снова начались спекуляции насчет того, вынудят ли меня уйти в отставку, возбудят ли против меня уголовное дело и сможет ли «Apple» существовать без меня. Появились и ссылки на Дойла, который делал намеки о том, что обвинение против меня может быть выдвинуто уже на следующей неделе.

— Я стараюсь быть смелым, — говорю я, — пытаюсь не показывать вида, что меня что-то тревожит. Люди думают, что раз я богат и знаменит, то мне все нипочем. Складывается впечатление, что их эта ситуация даже веселит! Они не понимают, что я тоже человек. Да, я богат, я талантлив, я изменил ход истории, я живу такой жизнью, о которой эти засранцы даже и мечтать не могут, но все равно я человек. И у меня есть чувства. Мне больно. По-настоящему больно. Мне хочется сейчас выступить по телевидению и крикнуть всем: посмотрите, мне больно, я страдаю. Вы довольны? Вам этого достаточно? Или вы хотите увидеть, как я истекаю кровью?

— Спокойно, амиго, — шепчет мне на ухо Стинг. — Ты прав. Люди злые. Мы все прошли через это. Такую цену приходится платить каждому художнику. Слышал бы ты, что они говорили про мой последний альбом. «Сборник мадригалов». Ужасно. А сейчас успокойся, Стив. Расслабься и дыши. Вот так. Все хорошо, Стив.

В конце концов, мне удается взять себя в руки и подняться с пола.

— Простите, — говорю я всем собравшимся. — Я не хотел разрушить вашу энергию. Мне очень жаль. Со мной все в порядке.

Боно и Стинг берут гитары и начинают тихо играть, едва касаясь пальцами струн. Кстати, Боно играет не слишком хорошо, и я вижу, как Стинг начинает злиться, показывая ему какие-то аккорды, а потом они вообще останавливаются, потому что у кого-то расстроилась гитара, и они начинают то подтягивать, то отпускать струны. Жаль. Ребята из «Oracle» уходят в кухню за пивом.

Я встаю и отхожу к краю дворика. Мне нужен свежий воздух. Джаред идет следом за мной. Мы садимся к костру и несколько часов подряд говорим о продуктах, которые надо изобрести, и о потрясающих программах, которые стоило бы написать, если бы мы только знали, как они пишутся.

У Джареда горят глаза. Я помню, как когда-то сам был таким же двадцатипятилетним парнем, переполненным замечательными идеями и способным завоевать весь мир. Кажется, это было так давно. Мы долго сидим так, глядя на звезды и стараясь найти среди них знакомые созвездия. Мне жаль, что в свое время я не учил астрономию. Это еще один предмет, на который мне не хватило времени, потому что я был слишком занят созданием дурацких компьютеров.

На одном из холмов поблизости Ларри установил сверхмощный телескоп, который, по слухам, сто́ит больше, чем тот, что установлен в Стэнфордской обсерватории. Джареду вдруг хочется сходить туда и взглянуть на звезды.

— Ну зачем тебе это? — уговариваю я. — Ты увидишь только световые пятна и даже не будешь знать, что это такое.

— Ларри обещал сводить нас туда. Может быть, удастся увидеть Марс или еще что-нибудь.

В конечном итоге все они карабкаются на холм и проводят там целый час, разглядывая мерцающие огоньки. Возвращаются они уже к рассвету, когда небо начинает бледнеть. Джаред приносит мне чашку травяного настоя и говорит, что мне надо взбодриться, что жизнь не так уж и плоха и прочий подобный вздор. Он утверждает, что если даже меня и посадят в тюрьму, то я вернусь еще сильнее, чем прежде.

— Посмотрите на Нельсона Манделу, — говорит он.

— Да дело не в этом, — отвечаю я. — В этой жизни все не так. Все время какие-то трудности, пустая болтовня, ненужные совещания. Постоянно приходится с чем-то бороться вместо того, чтобы создавать красивые вещи. Ведь все могло бы быть так просто, но ничего не выходит. И это разрушает душу. В конечном итоге тебе что-то удается сделать, но при этом теряется часть души — не сразу, а постепенно, по кусочкам. Каждый из людей, с которым приходится иметь дело, каждая созданная вещь уносят с собой частицу твоей жизни.

— Вы устали, — говорит он.

— Я стар, — возражаю я. — В этом-то все и дело. Добавь-ка себе двадцать пять лет, и ты сам поймешь.

Я пью травяной настой. У него изумительный вкус. Я пытаюсь сосредоточиться на этом совершенстве и отбросить все остальное, но у меня не получается.

— Знаешь, о чем я постоянно думаю? Об этих китайских детях и о том, что мы с ними делаем.

— Ничего плохого вы им не делаете, — говорит Джаред.

— Делаю. И не я, а мы.

— Кто? Вы и я?