За кулисами любви

Трясущимися руками Лера распахнула дверцу и едва выбралась из машины. Вика в ту же секунду рванула с места, едва не проехав ей по ногам, так что Лере пришлось отшатнуться, и она угодила в лужу. Сколько Лера простояла без движения посреди двора под взорами умиравших от любопытства бабушек, она не помнила. Ее вывел из ступора марш Мендельсона, раздававшийся из ее сумки, – так пошутил развлекавшийся с ее мобильником Андрей, когда после ее приезда из Горноуральска по глазам догадался, что Лера на самом деле влюблена. До этого момента шутка казалась Лере смешной.

Звонил Валерий.

– Лера? Здравствуй! Ты уже дома?

(Какой голос, боже мой, ни у кого из ее знакомых, даже профессиональных актеров, собаку съевших на ролях героев-любовников, такого удивительного, глубокого голоса не было! И она готова была слушать его бесконечно.)

– Ты освободилась? Давай поужинаем вместе, очень есть хочется? Куда мне подъехать? – и замолчал, ожидая ответа.

Лера сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев, и выждала, когда из горла уйдет противный колючий комок, не пропускавший слова.

– Никуда не надо подъезжать, – сказала она тихо и не узнала свой голос. – И больше никогда – слышишь? – никогда мне не звони. Я не хочу тебя видеть…

– Лера, что случилось? – голос в трубке был напряжен, но спокоен.

– Ничего. Ты мне не нужен с твоей любовью, твоими деньгами, твоими проблемами, твоей женой… – Лера набрала побольше воздуха и ударила по больному, чтоб наверняка, – и с твоим сыном. Ты все понял? – спросила она почти спокойно, как только что спрашивала у нее Вика.

– Да. Я понял, – сказал голос в трубке.

И наступила оглушительная тишина. А потом грянули короткие и тоже невыносимо громкие гудки.

В прихожей Лера бросила сумку на пол, и та приземлилась со странным звуком. «Духи», – безразлично вспомнила она. Если они разбились, ими пропахнет вся сумка. Она вытряхнула содержимое сумки на пол, не особенно заботясь о его сохранности. Духи были целы, на что Лере было совершенно наплевать. Но вместе с ними из сумки выскользнула картонная коробочка с картами Таро, купленными в книжном магазине. В коробочке – Лера специально смотрела – была инструкция: как раскладывать, как толковать. Очень удобно, не надо ни к какой гадалке ходить. Лера вдруг встрепенулась и, лихорадочно разбросав карты, нашла ту самую, четвертую, смысл которой Ирэн ей не открыла. Вот… «Папесса»: «Вам нет смысла реализовывать задуманное, поскольку не удастся преодолеть трудности. В конечном счете могут появиться враги или всплывут сведения, касающиеся вас конфиденциально, которые помешают реализовать задуманное. Наберитесь терпения и действуйте осторожно».

Потрясенная совпадением, Лера сидела без движения, бессмысленно глядя перед собой. «Действуйте осторожно…» А как прикажете действовать, если все разрушено и потеряно безвозвратно?!

Ночь она провела без сна. Наутро позвонила знакомой, выпросила больничный на неделю (школа Вась-Вася!) и улетела в Петербург, нарочно не заплатив за роуминг.

Оказалось, что Ольга Сергеевна уехала в Вологду к дочери, Сашка рано утром уходил в университет, потом на работу, и до позднего вечера Лера была предоставлена сама себе. Она просыпалась, когда никого уже не было дома, уныло пила кофе, потом шла бродить по городу. На этот раз она не выбирала маршруты, шла, куда глаза глядят. Почти все время моросил дождь, злой ветер с Финского залива заставлял прохожих кутаться в шарфы и побыстрее нырять в метро или в магазин. Но Лера не замечала погоды, а если совсем замерзала, садилась в первый попавшийся трамвай или троллейбус и смотрела сквозь стекло, как проплывают мимо мосты, дома, машины, люди… Совсем как в то утро, когда она ехала на работу, раздумывая о своей будущей жизни с Валерием, – да, тогда у нее еще была будущая жизнь. Наверное, город смотрел на Леру за стеклом с недоумением – он не узнавал ее, она была не похожа на себя всегдашнюю, ту, с которой они любили разговаривать. Но Лера этого не замечала. Ей надо было побыть одной и хоть немного прийти в себя после всего, что случилось с ней за это долгое и все же закончившееся лето.

Однажды она случайно вышла к дому на улице Марата, в котором жил дед Валерия, Николай Никитович. Она даже зашла в подъезд и зачем-то постояла перед дверью… Здесь было совсем не так, как в июле. Батареи на площадке были почему-то срезаны, в окна с выбитыми еще летом стеклами хлестал дождь, и неосвещенная солнцем «лестница № 1» оказалась страшноватой и грязной, а на двери со следами звонков и табличек уродливо висели клочья полуотодранного дерматина. Летом, когда они приходили с Валерием, старый дом на улице Марата жил и радовался теплу, а теперь, озябший и враз постаревший, с испугом ждал приближения зимних холодов.