Теперь вот о чем. По сию пору бродят легенды об отвергнутых Сталиным «гениальных» предложениях «стратега». Например, о производстве фантастически безумного количества танков и самолетов для РККА. Именно фантастически безумных, потому как предложения о производстве в год 122 500 самолетов и 100 000 танков иначе не назовешь[346]
. Тем более в период первой пятилетки. Особенно если учесть, что при таких масштабах военного производства Тухачевский предлагал иметь в строю в округленных цифрах всего от 35 до 40 тыс. самолетов и 50 000 танков! Однако фантастическое безумие этих предложений — лишь малая часть верхушки айсберга. Подлинная же — в тех самых поисках шанса для предоставления Германии «равенства прав в вооружениях». Дело в том, что упоминавшаяся выше Подготовительная комиссия Лиги Наций по подготовке и проведению международной конференции по разоружению искала хоть какую-нибудь лазейку, чтобы обеспечить Германии, на которую уже была сделана ставка как на ударную силу Запада в следующей войне, дабы втащить ее на легитимных основаниях в мир гонки вооружений. Ведь версальские ограничения по-прежнему действовали — это был один «шлагбаум» на этом пути. Другой «шлагбаум» воздвигла советская дипломатия — договор о нейтралитете и ненападении от 24 апреля 1926 г. В то же время еще в Локарно Запад выпустил на свободу «дух войны», а с 1926 г. и вовсе существовал план нападения на СССР консолидированными силами Запада под общим руководством Великобритании. Главная роль в нем отводилась вооруженным силам Германии. Так вот в том-то все дело и заключалось, что гладко было на бумаге, да забыли бритты про овраги. Германия ни с какого боку не могла дотянуться до столь желанных для нее вооружений. В этом смысле даже негласное военно-техническое сотрудничество с СССР не давало желаемого результата, потому как выгодо-приобретающей стороной в этой сфере со второй половины 20-х гг. стал Советский Союз, особенно с того момента, как Сталин взял его под плотный контроль. Единственный в то время шанс для Германии мог возникнуть лишь в том случае, если СССР, против которого Запад и выпустил в Локарно «дух войны», приступил бы к реализации какой-нибудь крупномасштабной программы милитаризации. Но СССР вовсе и не собирался этого делать, тем более в первой пятилетке. На тот период основная ставка в борьбе за безопасность Советского Союза была сделана не на военную силу, хотя армию, несмотря на ее 10-кратное сокращение, никто и не распускал, а на силы Коминтерна — за счет создания видимой угрозы тылу Запада, дабы отбить у него охоту к нападению на страну Советов. Отвечать же на коминтерновские угрозы предоставлением Германии «равенства право вооружениях» — это был бы нонсенс в абсолюте, потому как во многих странах коммунистические партии действовали не только легально, но и внешне никак не были связаны с Коминтерном (все проявления этой связи старательно скрывали по соображениям безопасности, хотя и не всегда удачно). Так что у Запада не было более или менее законных оснований предоставить Германии «равенство прав» в сфере вооружений. Вот тут-то Тухачевский и вылез со своими лишь только внешне фантастически безумными предложениями — прямо в начале 1930 г. В ситуации очередного серьезного обострения международной обстановки вокруг СССР его предложения о производстве 122 500 самолетов и 100 000 танков в год откровенно провоцировали правительство страны на принятие крупномасштабной военной программы. И, не дай-то бог, прими его предложения правительство СССР, то у Запада мгновенно появился бы уникальный по своей пробивной силе аргумент на законных основаниях предоставить Германии «равенство прав» в вооружениях. Не говоря уже о том, что и сами ведущие страны Запада с превеликим удовольствием и на аналогичных законных основаниях — как же, резко обострилась «русская (советская) угроза», — влезли бы в гонку вооружений. Задачи такого уровня поручаются, как правило, агентам стратегического военно-политического влияния, кем, собственно говоря, и был Тухачевский[347].