За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

— Тамара Александровна, а если я вам покажу книги, похожие на «Библию» Гутенберга, вы узнаете их? Сможете определить, Гутенберг это или нет?

Женщина первый раз улыбнулась.

— Да что вы, Андрей Петрович! Все экземпляры на учете. Это же громадная ценность. Они не могут просто так где-то лежать!

— Ну, а все-таки, — не унимался Орлов, — вы могли бы определить подлинность такого издания?

Тамара Александровна укоризненно посмотрела на Андрея. В ее глазах теперь читался не вопрос, а едва заметное раздражение: «Ну что этот чекист пристал ко мне: «можете определить, можете определить?» Невежество и некомпетентность — вот что это такое!»

— Андрей Петрович, повторяю вам еще раз: все экземпляры «Библии» известны, они учтены в национальных и международных каталогах, хранятся в особых условиях. Кроме того, они тщательно охраняются. Ведь это не только большая историческая и культурная ценность! Это же громадная материальная ценность!

— Тамара Александровна, а сколько может стоить «Библия» Гутенберга?

Сотрудница Отдела редких книг даже несколько осуждающе посмотрела на Андрея и, чуть помедлив, строго сказала:

— Как и все уникальные произведения, она не имеет цены. Она бесценна!

— Да я понимаю это! Но вы скажите, может быть, какие-то страховые суммы… или продажа…

Тамара Александровна задумалась на мгновенье, как бы вспоминая что-то, затем проговорила:

— Вообще, я слышала, что несколько лет назад один экземпляр «Библии» продавался на каком-то зарубежном аукционе.

— За какую цену?

— Кажется, называлась цена в три миллиона долларов. Это самая высокая сумма, когда-либо объявлявшаяся на рукописные и печатные книги. Но к чему это? Андрей Петрович, извините меня, но я отлучилась с работы… Там меня ждут… Если вам что-то нужно конкретное…

— Да, Тамара Александровна. Нам нужно именно конкретное — определить подлинность «Библии» Гутенберга.

— Я уже сказала вам… — В голосе женщины появились недовольные нотки. Она хотела еще что-то сказать, но увидев, что Орлов направляется к сейфу, замолчала.

Андрей повернул ключ и открыл дверцу. Затем поочередно вытащил каждый том и положил перед Тамарой Александровной на журнальный столик, предварительно сдвинув чашки и вазочку с печеньем в сторону.

— Вот, пожалуйста, прошу посмотреть! Нам кажется, что это Гутенберг!

— Вам кажется! — с нескрываемым сарказмом проговорила Тамара Александровна и приподняла крышку переплета верхней книги. Перед ней запестрели уже знакомые Андрею готические тексты с цветными узорчатыми виньетками. Она медленно переворачивала страницу за страницей, с расширенными от удивления глазами рассматривая их. Лицо Тамары Александровны вдруг побледнело. У нее непроизвольно приоткрылся рот. Казалось, что ей стало трудно дышать.

— Ну что, Тамара Александровна, как вам… — начал было Орлов, но заметил, что выступившая на лице женщины бледность стала усиливаться. В таких случаях говорят: «Ее лицо стало как мел». Вдруг руки женщины оторвались от книги и медленно стали соскальзывать на колени. Глаза ее прикрылись, она издала слабый вздох и стала склоняться в сторону. Во вздохе Андрею почудилось лишь одно слово: «Гутенберг». И тут он понял, что с Тамарой Александровной случился обморок. Да, да, самый настоящий обморок! Обморок от того, что она увидела эти книги! От того, что она, специалист по Гутенбергу, может быть, впервые в жизни держала в руках его первую книгу! Книгу, которой, по ее устойчивому убеждению, на самом деле быть не могло потому, что она уже давно пропала, исчезла, сгорела в пламени войны!

Орлов даже растерялся. Он не был готов к такой неожиданной реакции своей посетительницы. Еще пару минут назад она недоверчиво и даже несколько раздраженно реагировала на настойчивые вопросы Андрея, а теперь полулежала без движения в кресле, закрыв глаза и уронив руки.

— Лариса, срочно нужно лекарство! С женщиной плохо! прокричал Орлов в трубку, набрав номер секретаря Иваненко[146].

— С какой женщиной? — с недоумением спросила она.

— Ну с какой, с какой! Не важно, с какой! Посмотри лекарство скорее!

Через пару минут Тамара Александровна все-таки стала приходить в себя. Бледность с ее лица спала, щеки порозовели. Она сначала приоткрыла глаза, видно не понимая, что произошло, сделала движение, будто собирается подняться с кресла. Затем, окончательно очнувшись, смутилась, стала поправлять волосы.

— Ой, извините меня! Мне стало что-то нехорошо.

Лариса, сразу примчавшаяся с какими-то таблетками и валокордином, протянула ей стакан воды. Тамара Александровна сделала несколько глотков и виновато посмотрела на людей, встревоженно стоящих рядом.

— Простите, пожалуйста, Андрей Петрович, я сама не знаю… — Взгляд ее упал на раскрытую книгу, лежащую на журнальном столике. — Я сама не знаю, как это получилось. Это, наверное, из-за Гутенберга…

— Так это все-таки Гутенберг? — осторожно спросил Орлов.