За кулисами тайных событий (сборник)

Сейчас вряд ли правомерно искать ответ на вопрос: кто был прав в 1935 году — Бек и его группа или экстремисты во главе с Рейхенау. Как долго могла бы держаться Чехословакия, если бы французская армия начала наступление, какую позицию заняли бы Англия, Италия, наконец, что особенно важно, смогла бы Красная Армия оказать эффективную помощь новому союзнику, как реагировала бы на это Польша — все это остается неизвестным. Для нас в данном случае важно другое: отсутствие эффективного механизма анализа разведывательной информации стратегического значения, субъективизм ее оценки в верхах таили в себе возможность принятия ошибочных решений судьбоносного значения.

Ни в 1935, ни в 1936 году нападения на Чехословакию не последовало, хотя вопрос о том, оказали ли какое-то влияние на Бломберга и Гитлера возражения Генерального штаба армии, остается открытым. Нет сведений о том, читал ли фюрер упомянутую докладную записку генерала Бека. Пожар войны не охватил Чехословакию, но небо Европы все больше заволакивали тучи.

Косвенно этому способствовало укрепление рубежей Германии на Западе — ремилитаризация Рейнской области. 7 марта 1936 года, выступая в рейхстаге, Гитлер объявил о своем решении оккупировать демилитаризованную Рейнскую область. Вероятно, он счел момент подходящим, учитывая ухудшение отношений Италии с Англией и Францией после нападения на Эфиопию. Из Рима поступили сигналы о незаинтересованности Италии в сохранении статус-кво, отношения с Польшей определялись договором о ненападении 1934 года, а СССР, озабоченный угрожающим развитием обстановки на Дальнем Востоке, по-прежнему в расчетах не учитывался как противник. Гитлер считал, что Франция, поставленная перед совершившимся фактом, примится с ним, а тем самым отпадает угроза выступления Англии.

На фюрера, вероятно, произвела большое впечатление неспособность Англии оказать сопротивление экспансии Италии в Африке, что было расценено как признак «декаданса» империи. Он теперь ожидал, что расширение германского влияния в Европе Британия встретит так же, как действия Муссолини в Восточной Африке. И все же Гитлер не был до конца уверен в невмешательстве Англии. Да и в главном командовании армии были далеки от оптимизма — беспокоила реакция и Франции, и Англии.

Разведке предстояло точно установить, не окажет ли французская армия противодействие вермахту. К решению этой проблемы Абвер приступил задолго до марта 1936 года, приблизительно в то же время, когда в Берлине готовили объявление всеобщей воинской повинности — в начале 1935 года, но уж после «воссоединения» Саара. Проектируемое вступление вооруженных сил в Рейнскую область рассматривалось как крупнейшее военно-политическое мероприятие.

Однако, несмотря на все усилия, к началу 1936 года точных сведений собрано не было, и риск вызвать вооруженное выступление Франции оценивался Верховным командованием как весьма значительный. Канарис предпринимает довольно рискованные усилия выяснить, как ответят Париж и Лондон на появление германских танков на Рейне. По воспоминаниям одного из видных руководителей британской военной разведки, генерала Кеннета Стронга, германский военный атташе в Лондоне, полковник Гейр фон Швеппенбург неоднократно предупреждал англичан о намеченном занятии Рейнской области. Представляется совершенно невероятным, чтобы этот опытный генштабист, занимавший фактически пост главного эмиссара германской военной разведки в Англии, предпринял такой демарш по собственной инициативе, поскольку это означало бы акт государственной измены. Он был всегда лоялен к Гитлеру, заслужил чин генерала и командовал армией во время второй мировой войны. По-видимому, он действовал по поручению своего руководства в Берлине. Канарис, вероятно, решил провести «разведку боем», заставить Лондон, а тем самым и Париж прояснить свою позицию. Такая реакция могла последовать в виде публичного предостережения Германии или демонстративных мер по приведению в боеготовность вооруженных сил.

Однако никаких последствий шаг Швеппенбурга не имел. Лондон безмолвствовал, причем это, по нашему мнению, не было результатом недооценки серьезности намерений Берлина, а отражением определенных настроений в правящих кругах как Британии, так и Франции. Тот же Стронг пишет: «На деле Англия не намеревалась предпринять в это время военной акции против Германии. В кулуарах выражали симпатии германской точке зрения. Германией и германской армией восхищались многие офицеры». Да и Париж, как отмечает Стронг, не был готов к решительным действиям.