Послезавтра я попытаюсь завербовать Хосе Мариа Роуру, который с мая прозябает в тюрьме «Гарсиа Морено». Ему разрешили выехать из страны, и он сначала вылетит в Гуаякиль, оттуда в Лиму, затем в Ла-Пас и в конечном счете — в Чили.
Последние несколько'недель полковник Луго находился в Кито и при встрече говорил мне, что полицейские, допрашивающие Роуру, сообщают о его очень подавленном настроении, даже разочаровании в своем политическом прошлом. Он также крайне обеспокоен судьбой своей семьи, оказавшейся в бедственном положении. Эти сведения совпадают с теми, которые мы получили из других источников о положении семьи Роуры. Луго высказал предположение, что, возможно, Роура уже созрел для того, чтобы начать его вербовку, но это следует сделать вне стен тюрьмы.
Обсудив возможности, Дин предложил мне сесть в тот же самолет, на котором улетает Роура из Гуаякиля в Лиму, и сделать ему предложение в самолете. Мы договорились с управляющим в аэропорту Гуаякиля, американцем и нашим агентом, чтобы он устроил мне место в самолете рядом с Роурой. Из штаб-квартиры только что получено одобрение нашего плана, а наш резидент в Лиме договорится с полицией, чтобы Роуре разрешили остановиться там на несколько дней, если пожелает, так как разрыв между прибытием самолета из Гуаякиля и отправлением в Ла-Пас всего около двух часов. Нам необходимо, если все пойдет удачно, довести дело до конца в Лиме, а не в Ла-Пасе. Когда я переговорю с ним, то предложу сделать остановку в Лиме за мой счет. После всех этих месяцев, проведенных в одной из самых мрачных тюрем мира, он, видимо, согласится. В любом случае попытка вербовки в самолете — оправданный риск, хотя известно, что характер Роуры чрезвычайно изменчив. Оправданность риска объясняется тем, что нам нужно проникнуть в эмиграцию в Сантьяго, а Роура был бы превосходным источником после возвращения в Эквадор.
Не все получалось, как было задумано, но и не случилось ничего страшного. В полдень 13 ноября я вылетел в Гуаякиль. К моему удивлению, Роура оказался в том же самолете, что и я, но под охраной полиции. Полковник Луго говорил мне, что Роуру отправят утренним рейсом, и я меньше всего хотел, чтобы он видел меня в Кито или подумал, что я имею какое-либо отношение к нему. Наш сотрудник в Гуаякиле обо всем договорился с управляющим, и тот ждал меня в три часа ночи, чтобы дать мне место в самолете рядом с Роурой, которого освободят из-под стражи в момент, когда он вступит на борт самолета.
Когда я вошел в салон самолета, то с тревогой увидел, что там было всего не более десяти пассажиров. Стюардесса проводила меня на место рядом с Роурой — он уже сидел на своем месте, и мое знакомство с ним и заготовленная легенда начали рушиться. Я собирался начать с ним разговор как случайный пассажир с другим случайным пассажиром. Я выбрал место рядом с Роурой на тот случай, если салон окажется переполненным, чтобы никто не занял это место. Но теперь было совершенно ясно, что мое появление рядом с ним преднамеренно.
После того как я уселся возле Роуры, молчание, казалось, затянулось до бесконечности. Я отчаянно силился придумать какой-нибудь новый повод, чтобы завязать разговор. Неожиданно появилась стюардесса и предложила мне пересесть куда угодно, чтобы вздремнуть, поскольку ряды кресел в салоне пустовали. Нужно было некоторое время, чтобы прийти в себя и придумать новый вариант. Я направился вперед рядов за десять, настроение у меня упало.
Вот уже и от взлетной дорожки оторвались. Прошло пять, десять, двадцать минут, но я так и не решался встать со своего места. В свое оправдание я уже начал было придумывать версию о создавшихся неблагоприятных условиях, чтобы как-то объяснить, почему не заговорил с Роурой. Однако нужно было все же как-то сдвинуться с мертвой точки, и в конце концов я встал и нетвердой походкой, словно входя в холодную воду, направился к месту, где сидел Роура.
Я представился под вымышленным именем. На мой вопрос, не могу ли я с ним поговорить, он ответил мне с полным безразличием. Я уселся рядом и начал говорить, постепенно освобождаясь от напряжения, что я американский журналист, несколько последних недель провел в Эквадоре, изучая проблемы неграмотности, болезней и нищеты для подготовки серии статей. В аэропорту перед вылетом я случайно узнал, что он должен был лететь этим же рейсом, и мне хотелось бы узнать его, коммуниста-революционера, точку зрения на эквадорские проблемы. Я добавил, что знаю об его аресте в этом году, и выразил удивление, что могут происходить столь деспотичные и несправедливые акты.
За кофе мы обсуждали проблемы Эквадора. Роура говорил открыто и с облегчением, и, казалось, устанавливалась атмосфера взаимопонимания. Минут за двадцать до посадки в Лиме я перевел разговор на тему о его личном положении. Он сказал, что в Лиме пересядет на другой самолет на Ла-Пас и через несколько дней вылетит оттуда в Сантьяго. Он не знал, что предпринять в отношении своей семьи, и считал, что в эмиграции ему будет тяжело.