За лесными шеломами

Угнув голову и вытянув жилистые руки, Прокша пошёл на супротивника. И тут на глазах у зрителей случилось непонятное: присев, отрок схватил Прокшу пониже локтя и сам повалился на землю. Тяжёлый Прокша перевернулся через голову и кулём шмякнулся на спину. Через мгновение оба они снова стояли друг против друга. Прокша шумно перевёл дыхание и ринулся вперёд, как дикий бык, вложив в бросок всю тяжесть своего сбитого тела. Но отрок только шагнул в сторону и с виду совсем не сильно стукнул Прокшу по загривку. Со всего маху Прокша зарылся носом в пыль. Зрители стояли поражённые, да и было чему удивляться: сила Прокши всякий раз оборачивалась во вред ему же.

— Ну что, Прокша? — насмешливо спросил кто-то. — Велик телом да мал делом?

Прокша смущённо молчал, возя рукавом по грязному лицу. Неожиданно для всех за него вступился победитель:

— Напрасно вы потешаетесь. Силы у него на пятерых хватит, только ведь дерутся не силой — умением. Ну, а умение дело наживное... Хочешь, Прокша, в княжую дружину?

— А ты не врёшь? — спросил Прокша недоверчиво. — Побожись!

— Без дела божиться — беса тешить, — словно взрослый, сказал отрок. — Придёшь вечером в головной отряд, спросишь Воибора, я за тебя слово замолвлю. В дружине, брат, всему выучат — и мечом владеть, и в седле сидеть.

Воибор не обманул и привёл парня к Кузьме Ратишичу. Мечник оглядел Прокшу с головы до ног, потрепал по плечу и сказал:

— Добрый воин выйдет, ежели не трус.

В тот же день получил Прокша справу младшего дружинника: пару рубах из белёного холста, короткий кафтан, шапку, мягкие половецкие сапоги да широкий кожаный пояс. Из оружия ему выдали пока только сулицу — короткое метательное копьё.

— Всё другое в бою добудешь, — сказал Воибор.

Глядя на своё богатство, Прокша едва не пустился в пляс от изумления.

Так нежданно-негаданно повернулась жизнь Кузнецова сына.

— Да я теперь за тебя хоть в огонь полезу, вот те крест святой! — поклялся он Воибору. — Думал, ты и не вспомнишь про меня... А этот мечник, с усами, он тебе роднёй доводится?

Воибор покачал головой:

— Родни у меня не осталось, половцы всех порешили.

— Как же ты-то уцелел?

— А меня князь Михаил Юрьич у них отбил, вместе с другим полоном...

Воибор замолчал. Притих и Прокша, пожалев про себя, что нечаянно навёл товарища на мрачные думы.

* * *

Чернигов встречал гостей звоном колокола на храме Спаса. Этот город выделялся в своей земле не столько многолюдством, сколько древнею славой. Упоминание о нём сохранилось ещё в договоре Руси с Византией от 912 года. В числе русских городов, получавших дань от греков, на втором месте после Киева стоял Чернигов. К нему сходились торговые пути по Десне и Сейму, Десна же вела в главную реку Руси — Днепр.

Князь Святослав Всеволодович поджидал гостей в воротах детинца. На нём было синее корзно[11] с горностаевым подбоем, застёгнутое на правом плече большой янтарною запоною. Длинные, с проседью усы князя на старинный лад свисали ниже подбородка. По одну руку от Святослава стояли его сын Владимир и двоюродный брат Игорь Святославич Северский, по другую — епископ черниговский Порфирий, родом грек. За ними толпились князья помельче и именитые люди города. Среди них выделялся огромным ростом смутно знакомый Всеволоду боярин.

Братья спешились, передав поводья подбежавшим отрокам.

— Благослови, владыко, — обратился Михаил к Порфирию. Епископ перекрестил братьев и протянул руку для поцелуя. Лицо грека было озабоченным и суровым.

Мономашичи поочерёдно расцеловались с Ольговичами. Святослав сделал знак рукой, и стоявшие сзади бояре расступились, открывая широкую дорогу алого сукна. Дорога вела от ворот детинца к самому крыльцу княжого терема. Взяв братьев под руки, Святослав повёл их в покои. По обеим сторонам дороги на них глазел досужий народ.

— В Залесье собрались братовья-то, — перешёптывались люди.

— А про посольство, поди, ещё и не слыхали...

— Авось поладят. Ведь одна кровь в жилах течёт — и у племянников, и у дядей.

— А как поладить не сумеют?

— Коль не поладят, так войны жди. Ох, беда, Господи!

— Знамо дело, беда, уж нам-то в первую голову: князь воюет — смерд горюет...

В покоях братья умылись и передохнули с дороги. Потом вместе с хозяином отправились к обедне в храм Спаса Преображения. Черниговцы гордились тем, что их главный собор несколькими летами старше самой киевской Софии.

По витой каменной лестнице Святослав и гости поднялись на хоры, в кафизму, забранную решёткой и укрытую пурпуром. Здесь слушала богослужения княжеская семья.

После обедни епископ помолился о здравии князя и близких его, о всех странствующих, болящих и пленных.

Воротясь из храма, Святослав велел челяди ладить пир.

— А покуда перекусим у меня чем бог послал, — сказал он братьям.

Мономашичи поняли, что князь зовёт их на совет.