— Уймись ты, Лавренка, — ласково просила жена. — Не только же своим горбом ты наживал.
— Молчи, дура! Не твое дело! — багровел от злости Лаврен. Он надолго запирался в кладовке с отцом, неизвестно о чем говорил, потом исчезал из дому на несколько дней. Где бывал, куда ездил, жене не рассказывал. Та сохла от подозрений и без конца ревела. Да еще старуха подзуживала, что завел, видать, на стороне зазнобу.
В одну длинную без конца и края ночь, когда Лаврена не было дома, жена заметила, как вдруг блеснуло и засветилось в хате окно. Набросила на плечи кожух, выскочила во двор и увидела, как над лесом пламенеет зарево. В деревне поднялся шум, крик, люди метались по улице, кто с ведром, кто с лопатой, а впереди всех с топором на плече бежал Василий. Пожар бушевал в бывшем панском имении — усадьбе коммунаров. Молодая хозяйка растолкала Василинку и велела бежать за всеми, посмотреть, что там делается.
Став друг возле друга, от пылающей усадьбы до колодца, люди по цепочке передавали из рук в руки ведра с водой. К ним присоединились и те, что прибежали из деревни. Василинка тоже, не чувствуя усталости, хватала тяжелые ведра и передавала их дальше.
А тем временем прожорливое пламя поглощало одно строение за другим. Во дворце провалилась крыша, посыпался потолок и стропила. Горели хлева и амбары, ревели коровы, ржали кони. Красные языки пламени подымались вверх, лизали каменные стены.
Голосили бабы, плакали и кричали перепуганные дети.
Как и от чего вспыхнули сразу все строения? Никто не знал. Несмотря на усилия людей, усадьба коммунаров догорала, как свечка. В отблеске пожара на отшибе чернела уцелевшая баня, сюда собирались женщины с детьми.
Опечаленные свалившейся на коммунаров бедой, возвращались сельчане домой. Где же теперь найдут приют погорельцы?
А в хате Халимона не горевали. Не сбросив свитки, молодой хозяин стоял у окна. Халимон бормотал, не скрывая радости:
— Я давно говорил дуракам, что лучше жить не скопом, а в одиночку, на хуторе. Тогда бы сгорела одна усадьба. А тут столько семей осталось без крыши над головой.
В тот же день словно нарочно Лаврен выкатил новехонькую красную, как жар, молотилку, купленную этой осенью, собрал своих должников и начал молотьбу. Сельчане с любопытством поглядывали, как на гумне у Халимона пара лошадей ходила по кругу и приводила в движение молотилку.
— Хватит всю осень по ночам цепами молотить, — приговаривал Лаврен. Слыхали ль вы, мама, — обращался он к старухе, — о такой стране — Америке? Там у зажиточного крестьянина машины и пашут, и сеют, и жнут, и молотят.
— Ну что ж, сыночек, пусть и у нас будет, как у всех умных людей! — одобрительно кивала головой Халимониха.
После бессонной ночи Василинка едва держалась на ногах. Ей велели смотреть за малышами, а те капризничают, шалят, любят ходить по чужим домам. Василинка возьмет малышку на руки, завернет в платок, мальчика за руку и пойдет к своим.
Девочка крепко прижимается к Василинке: та никогда малышку не обижает, она же ни в чем не виновата, откуда ей, несмышленышу, знать, что ее тяжело нести.
Наконец усталая Василинка открывает двери своей хаты. На лавках сидят дядя Семен и Николай и ведут беседу с отчимом.
— Зима на носу, — говорит Василий, — а у людей нет крыши над головой. Надобно, мужчины, подумать, как помочь им, может, несколько семей поселим в Березовой Роще?
— У тебя, Василий, больше всех голова болит, — прерывает мама отчима.
— Мы же люди и должны помогать друг другу, — добродушно говорит Василий. — Нам трудно пришлось бы — и они бы помогли. Сделаем, что в наших силах, а основную заботу о погорельцах возьмет на себя государство.
Мама молча крутит ручку швейной машинки.
Василинка соглашается с отчимом, но хорошо знает, что ее хозяева не приютят ни одного человека.
За озером стучали топоры: там строили себе временное жилье коммунары. Для скота уже был готов большой длинный навес.
Женщины с детьми живут у родных или так по людям, а мужчины спешат окончить жилой дом, вот уже и крышу накрывают. Не беда, что соломенная крыша, зато скоро снова можно будет собраться вместе, всей коммуной.
Дни проходили один за другим в тяжелом труде. Столько скотины, и надо со всем управиться — наносить из сарая сена, накормить и напоить. Теперь, без Федора, все взвалили на Василинку. День-деньской на ногах, присесть на минутку некогда. Вечером хозяйки садились прясть, а батрачке приказывали вязать из тонко спряденной шерсти большие теплые платки. Да вязать красиво, чтобы не стыдно было, накинув на голову платок, выйти в люди. Вот и ломай голову, постигай своим умом, как лучше сделать.
Чем ближе подходило рождество, тем становилось тяжелей. Ложась спать, Василинка каждый вечер подсчитывала, сколько дней осталось ей батрачить. Скорей бы вырваться из этой клетки.