За линией фронта

Пашкевич, вынув пистолет, уводит незнакомца в лес.

Что ж, думается мне, видно, не так уж прочно чувствуют себя фашисты, если вот такими примитивными баснями надеются сломить в народе волю к победе.

— Гадюка! — все еще продолжает негодовать Павел Федорович. — Волга! С Куйбышева! Як у него язык повернулся?

— Вот попадется такой спутничек — и в гестапо наверняка заведет, — замечает кто-то из наших новых знакомых.

— В гестапо? — неожиданно вскипает Рева. — Вас? На кой ляд вы гестапо нужны?.. Приспособились. «Работу шукают». Чирья лечат. За реванолем бегают. Тьфу!

И вот тут-то полностью раскрываются наши «странники». Они постепенно сбрасывают с себя личину, и мы видим их настоящие лица.

Тот, кто собирался лечить реванолем своего отца, — сержант Красной Армии. Он оставлен в Челюскине с тем же заданием, что и Козеницкий под Большой Березанью. На его попечении пятнадцать раненых. По его словам, в Челюскине живет какой-то «мудреный старик», который обещает снабдить их оружием, и недели через две они начнут боевые действия.

Второй идет в Конотоп отнюдь не к родственникам, а по заданию: верные люди устроят его на железную дорогу. Что он должен делать — не говорит, да мы и не расспрашиваем.

Третий пробирается в Бобруйск на заранее подготовленную для него квартиру. И он не решается сообщить нам о конкретной цели своего путешествия, но, судя по всему, идет на серьезную подпольную работу.

Наконец, тот, кто надеялся «шукать работу в Суземке», — тоже боец Красной Армии, полтавчанин. Оставленный раненным у верных людей, он получил задание устроиться на мельнице где-нибудь в Суземском или Середино-Будском районе.

— Это моя старая специальность, товарищ командир, — улыбаясь, объясняет он. — Стану мельником, а там новый приказ получу, может, мучицей буду кого снабжать, может, сам…

Мы прощаемся с ними, как с родными. Я смотрю им вслед и думаю все одну и ту же думу.

Фронт далеко. Война, очевидно, затягивается, раз людей засылают в тыл. Расстановка хил в тылу идет уверенно, несмотря на террор.

Где же наше место?..

Слышу голос Пашкевича:

— Ты что же, Павел, действительно бывал в Куйбышеве?

— Нет, прокурор, набрехал. Только про Люберецкий завод я тому бисову бродяге правду сказал: есть такой завод. Не в Куйбышеве — под Москвой. Добрый завод. Какие машины он в нашу МТС посылал, Николай!.. Эх, разбередил меня бродяга, вспомнить заставил… А наших нет, — чуть помолчав, тревожно замечает он. — Черт ее знает, может, это самая Кутырко сродни бисову бродяге и не к тете повела хлопцев, а к дяде?..

Меня тоже волнует эта задержка. Около полудня я отправил Чапова, Ларионова и Абдурахманова с Таней Кутырко — с девушкой, которая шла с нами из Подлесного, — к ее тетке, Еве Павлюк. По словам Тани, живет Павлюк в маленьком хуторке Брусна. Там всего лишь пять-шесть домов. Теткина хата стоит на отшибе, в лесу.

Таня подробно рассказала нам про тетю. Павлюк родилась здесь, в Брусне. Потом вышла замуж за инженера и поселилась в Житомире. Когда началась война, мужа взяли в армию, и тетя приехала сюда. Пришли фашисты. Где-то по дороге была убита мать Евы — Танина бабушка, и теперь тетка одиноко живет в своей маленькой хате. Правда, не так давно поселился у нее старый друг ее мужа, но теперь и он ушел…

Еще и еще раз перебираю в памяти наш разговор с девушкой. Нет, она не может предать: с такой непосредственностью рассказывала она о себе.

Жила она в Середине-Буде с матерью и братом Иваном. Брат старше ее на два года. Поступил в Тимирязевскую академию. Она кончила весной сельскохозяйственный техникум. Собиралась ехать в Москву держать экзамены и учиться вместе с ним. А тут война — и все прахом пошло.

Брата взяли в армию. Он прислал письмо из Москвы, три письма с фронта — и все. Не знала, что думать: ранен, в плену, убит?.. Пришли фашисты. Говорили — Красная Армия разбита, Москва взята. Голова кругом шла. Спасибо, соседка в Бошаровский заходила — поселок такой в лесу стоит. Там листовку читала — нашу сводку, принятую по радио. Одно запомнила соседка: Москва наша. А другие города перезабыла и только твердила, что показывал ей листовку какой-то чудной парень с бельмом на глазу… Вот так и жила. Хотелось что-то делать, бороться, но что делать — не знала, да и страшно было. Часто приходила к тетке в Брусну. Та ее уговаривала: «Ты только начни — дело покажет». Но так ничего и не начала… Вдруг вчера пришла записка от брата, короткая, наспех написанная: ранен, попал в плен, его вывели из плена, он лежит в Подлесном, просит прийти. Бежала, ног под собой не чуяла. Даже первый раз за все время громко засмеялась в лесу. А в селе пожарище, весь этот ужас, и никто не видел Вани…

Нет, она не может быть предательницей.

— Хлопцы идут! — раздается громкий голос Ревы.

На дороге — Ларионов и Абдурахманов. Чапова нет.

— За смертью вас посылать! — набрасывается на них Рева.

Ларионов докладывает, что они благополучно добрались, хозяйка их хорошо встретила, усадила обедать…