За Лувром рождается солнце

Наверное, из-за жуткой хандры, которая грызла меня с тех пор, как я шатаюсь по этим местам, где никогда ничего не происходит, где жизнь начинается только ночью. Да и чего ради здесь живут, черт возьми? ВДБ. Вся для брюха. Среди запахов туш и вырванных из земли овощей. И днем здесь не лучше. Лавки для трудового люда, если не сказать, для прислуги. Лишь к площади Пале-Руаяль начинаешь вдыхать менее гнусные ароматы, но там все портит близость министерства финансов.

А на набережных птицы заключены в клетках. Чирикают, тщетно взывая о помощи. Но не больше свободы и у птиц в Тюильри. Хотя оттуда они ни с места. А это всего лишь клетка покрупнее, в великолепном окружении, и только! Голуби нахально испражняются на каменных мужиков в нишах по улице Риволи, и на туристов, выходящих из Лувра с вытаращенными от восторга глазами. И все это вовсе не смешно, а скорее мрачно. Единственные развлечения – кражи из музейных собраний (Джокондаперед войной 14 года, Безразличныйперед войной 39, а в эти дни – перед какой? – портрет кисти Рафаэля), да и то они весьма обманчивы.

Глава вторая Первый покойник

Как раз в тот момент, когда я намеревался прекратить поиски, я наконец-то обнаружил своего героя. Было два часа ночи. Он в одиночестве обжирался устрицами в "Полной Миске", неподалеку от Фонтана Невинных. В левом углу дальнего зала, подальше от шума и чужих глаз. Интуиция подсказала мне, что он находится именно в таком месте.

В строгом, почти черном пиджаке и брюках в линейку, он своим озабоченным видом напоминал одновременно депутата, ожидающего министерского портфеля, и приказчика универсального магазина. Но почему? Может быть, он с повышенной серьезностью относился к поглощению пищи? В нашу прошлую встречу я вроде бы не замечал у него такой черты. Впрочем, в остальном он был тем же. Приятная физиономия зрелого человека" не перезрелого (во всех смыслах этого слова), с чуть расплывшимися чертами, гладко выбрит, элегантно сед. Одним словом, выглядел прекрасно.

Я остановился перед его столом. Он сразу узнал меня. В его глазах мелькнул смех.

– Смотрите-ка! Нестор Бурма! – воскликнул он.

И добавил, развлекаясь от души: – Царь сыщиков, не так ли?

Я пожал плечами:

– Не совсем. Мне написала ваша жена.

– Как всегда... Похоже, с опозданием?

– Почтовики бастовали.

– Ах так! Ну что же, присаживайтесь, Бурма. Мы с вами теперь уже давние друзья, правда? Ведь мы встречаемся уже в третий раз?

– Совершенно точно.

Повесив на вешалку шляпу и пальто, я сел.

– Что-нибудь выпьете? – спросил он.

– Охотно. Зачем отказываться от добрых обычаев?.. Сохраним хотя бы некоторые из них. Вы понимаете намек, мой дорогой Лере? На этот раз вы мне не позвонили.

Я улыбнулся. Он ответил мне улыбкой.

– Подождите, подождите! Какая разница, если вы все равно меня нашли?

Он протянул мне меню:

– Устрицы, луковый суп или шатобриан?

– Шатобриан.

– Два, – сказал Лере, поворачиваясь к официанту, который в ожидании заказа покачивался на плоских ступнях.

Официант исчез. Лере поерзал на стуле, снова взглянул на меня и сказал:

– Похоже, вы серьезно относитесь к своей работе.

– Приходится, – я сделал паузу: – ...Мне кажется, дружище, вашей супруге начинают надоедать эти загулы.

Он презрительно отмахнулся:

– Пока только начинают...

Появились шатобрианы, и мы на них навалились. Я сказал:

– Это может кончиться бедой.

Не торопясь, он пережевал и проглотил кусочек мяса.

– Да нет же, нет, – запротестовал он. – Я знаю Эмилию... Да я и возвращаюсь теперь уже скоро. Завтра. Самое позднее, послезавтра. Разве что вслед за почтарями забастуют железнодорожники... А может быть, все-таки поговорим о чем-нибудь другом?

И мы заговорили о другом. Во время еды я смотрел на Лере и думал, что он странный мужик, что госпожа Лере, должно быть, странная бабка, что семейство Лере – странное семейство, а Нестор Бурма – странный сыщик, не испытывающий стыда от того, что за его табак, среди многого другого, платят лица подобного уровня, не слишком требовательные к его труду. Как говорила Габи, таких бы побольше. Не доставляющих хлопот. Постоянных. Словно выплачивающих вам ренту. Кормящих вас...

А началось все в 1952 году.