За Маркса

То, что я выбрал именно эти два примера — понятие отчуждения и понятие «культа личности», — было отнюдь не случайным. Поскольку объектом понятий социалистического гуманизма (в особенности проблем права и личности) тоже являются проблемы, относящиеся к области надстройки: государственная организация, политическая жизнь, мораль, идеологии и т. д. И трудно отказаться от мысли, что опора на идеологию и здесь — самый короткий путь, эрзац неудовлетворительной теории. Неудовлетворительной, но неявно присутствующей и возможной. В этом тогда и заключается роль этого искушения идеологией: избавиться от этого отсутствия, этого отставания, этой дистанции, не признавая их открыто и превращая, как говорил Энгельс, свою потребность и свое нетерпение в теоретический аргумент, т. е. принимая потребность в теории за саму теорию. Философский гуманизм, угрожающий нам и ссылающийся в свою защиту на беспрецедентные достижения самого социализма, и есть то дополнение, которое дает некоторым марксистским идеологам ощущение теории, которая у них отсутствует: ощущение, которое не может заменить собой тот самый ценный дар, которым мы обязаны Марксу: возможность научного познания.

И поэтому если социалистический гуманизм стоит на повестке дня, то веские основания, которые эта идеология может привести в свою пользу, ни в коем случае не могут служить залогом основаниям, лишенным всякого веса; в противном же случае мы неизбежно станем смешивать идеологию с научной теорией.

Философский антигуманизм Маркса действительно дает понимание необходимости существующих идеологий, включая и сам гуманизм. Но в то же время он, как критическая и революционная теория, дает понимание тактики, которую мы можем принять по отношению к ним, будь то тактика поддержки, тактика преобразования или тактика борьбы. Марксисты знают, что невозможна ни тактика, которая не опирается на стратегию, ни стратегия, которая не опирается на теорию.

Октябрь 1963 г.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О «РЕАЛЬНОМ ГУМАНИЗМЕ»

Всего несколько слов о выражении «реальный гуманизм».

Специфическое отличие заключается в прилагательном реальный. Реальный гуманизм семантически определяет себя через оппозицию нереальному, идеальному (идеалистическому), абстрактному, спекулятивному и т. д. гуманизму. Новый реальный гуманизм одновременно и ссылается на этот привлекаемый в качестве исходного пункта гуманизм, и отвергает его из — за его абстрактности, нереальности и т. д. Тем самым прежний гуманизм осуждается новым как абстрактный и иллюзорный гуманизм. Его иллюзорность заключается в том, что он стремится к нереальному объекту, имеет в качестве содержания объект, не являющийся реальным.

Реальный гуманизм представляет себя как гуманизм, который в качестве своего содержания имеет не абстрактный и спекулятивный объект, но объект реальный.

Тем не менее это определение остается негативным: оно достаточно для того, чтобы выразить отказ от определенного содержания, но оно еще не раскрывает своего нового содержания. Содержание, намеченное реальным гуманизмом, находится не в понятиях гуманизма и «реального» как таковых, но вне этих понятий. Прилагательное «реальный» является указательным: оно указывает на то, что если кто — то желает найти содержание этого нового гуманизма, то его следует искать в реальности: в обществе, государстве и т. д. Таким образом, понятие реального гуманизма примыкает к понятию гуманизма, служащему ему в качестве теоретической ссылки, но оно противопоставляет себя ему, отвергая его абстрактный объект — и принимая конкретный, реальный объект. Слово реальный играет двойную роль. Оно выявляет в прежнем гуманизме его идеализм и его абстрактность (негативная функция понятия реальности); и в то же время оно обозначает ту внешнюю реальность (внешнюю для прежнего гуманизма), в которой новый гуманизм найдет свое содержание (позитивная функция понятия реальности). Между тем эта позитивная функция слова «реальный» не является позитивной функцией познания, она является позитивной функцией практического указания.