За мертвыми душами

— Господа, гулять идемте! — возгласила Люлю и поднялась со стула.

— «Ночь смотрит тысячами глаз,
Любовь глядит одним!!» —

продекламировала она с видом пророчицы, вытянув в сторону сада правую руку и откинув назад голову.

Ночь еще не стала, но была близка. На темной сини неба наметились бледные искорки звезд. Парк казался первозданным хаосом из черных глыб и скал, нагроможденных друг на друга.

— А разве любовь одноглазая? — скроив глупое лицо, обратился неизвестно к кому Булкин.

— Вероятно, если я могла за тебя замуж выйти! — отозвалась Мися, встав тоже. — Я предлагаю катанье на лодке устроить.

— Великолепно!! — закричал Лазо.

Запротестовал, ссылаясь на сырость, только один Тренк, но Тася смерила его ледяным взглядом, и он с достоинством оправил на себе галстук, умолк и стушевался. Кроме прародительницы, Алевтины Павловны и бесцветной, давно вылинявшей дамы средних лет с подвязанною щекою, все стали спускаться в сад. Мися споткнулась на последней ступеньке, и муж подхватил ее под руку.

— Зачем же это вы спотыкацию, сударыня, учинили? — укоризненно сказал он — Вам на это нет полагации!

— Гитару возьмите!.. фонарики!.. и мантильи надо!.. — раздавалось со всех сторон.

— Фонарики, сударики
Горят себе, горят! —

хрипло запел Лазо.

— Что видели, что слышали—
О том не говорят! —[51]

подхватил тенором Булкин.

Через несколько минут балконные колонны осветились разноцветными огнями: каждому из нас вручили по длинной тонкой палочке, на концах которых качались китайские бумажные фонарики различных величин и форм. Осиянная ими вереница людей втянулась в аллею; из тьмы выступили ряды бочкообразных стволов лип; над нами, словно свод из сталактитов, сплетались сучья; листва казалась оливковой; кое-где под деревьями обозначались скамейки; будто гномы с россыпью огней пробирались куда-то в подземном царстве…

За перекрестком аллея зигзагом сошла вниз; впереди обрисовалась купальня и помост около нее; прижавшись к нему, недвижно спала длинная лодка. В темной глади реки отразились фонари; топот ног и говор вспугнули тишину; две дикие утки, крикнув, взлетели из-под близкого противоположного берега и опустились где-то неподалеку.

Булкин повесил на шест у купальни красный фонарь, растянутый в виде гармонии, затем принялся хлопотать около лодки. Мы разместились в ней и оттолкнулись от пристани. Наши палки с фонариками были воткнуты в особые гнезда в бортах; красные, синие, зеленые и лиловые огни без лучей зазыблились в воздухе и в черной воде кругом; и сверху и снизу глядели фонари и звезды; ночь пришла безлунная. Будто длинные крылья, взмахнули весла; мимо двинулись высокие, как бы углем очерченные, берега.

На корме, облокотясь на руль, сидела Люлю. Лазо с гитарой на коленях полулежал на носу; веслами беззвучно и мерно работал Булкин.

— Душа моя мрачна!.. скорей певец, скорей, вот арфа золотая!! — с пафосом произнесла Люлю.

— Спойте, спойте!! — поддержали другие; говор утих.

Среди глубокого безмолвия на носу прозвенел мягкий, грудной аккорд гитары, за ним второй.

— Булка, начинай! — проронил Лазо. — Я осип что-то немного от чая… — И он опять перебрал струны.

— Тихая, звездная ночь… —

вырвался в высь чистый, что хрусталь, голос Булкина:

— Трепетно светит луна…
Сладки уста красоты
В тихую, звездную ночь!..

Фет, музыка и ночь заворожили всех; ничто не ворохнулось в лодке, и она скользила вперед, с застывшими на взмахе веслами.

— Друг мой, я звезды люблю
И от печали не прочь!.. —

продолжали обвевать негой и лаской баюкающие, прозрачные слова и звуки. Но вот певец как бы оглянулся на оставленную им где-то далеко землю, серебряный голос его дрогнул и в нем зазвенела особая нежность:

— Ты же еще мне милей
В тихую, звездную ночь!..

— Браво! браво, мосье Трике!! — пропел Лазо, когда Булкин кончил. Раздались аплодисменты.

— Теперь песенку Трике! — приказала Мися, закутываясь плотнее в темную накидку.

— Какой прекрасен этот день!.. —

начал Булкин, и перед моими глазами как въявь вырос «француз, подбитый ветерком», с рукою у сердца и отвешивающий изящный и почтительный поклон.

— Когда под деревенски сень
Пробудишься ви… ви роза,
Ви роза бель Татиана!!.

За куплетами последовало несколько романсов Кюи и Вердеревского.

Музыка — это высшая магия. Хорошего певца или музыку вы слышите только в первые мгновения, затем все исчезает перед вами: звуки претворяются в образы и чувства. Время утрачивается: в секунде содержатся годы. Мир видишь сверху; в неожиданной, новой окраске вновь переживаешь изжитое, и, как птица, залетевшая в комнату, томится и бьется в тесной оболочке пробудившаяся душа.